Решение нужно было принимать прямо сейчас, чем быстрее – тем лучше, потому что адвокат уже едет сюда… Надежда Игоревна посмотрела на часы – Кирган появится в ее кабинете с минуты на минуту.
Когда послышался стук в дверь, решение было принято.
– Виталий Николаевич, вы не пытались разыскать Аллу Шубарину? – спросила Рыженко в лоб, едва Кирган переступил порог.
– Не только пытался, но и разыскал, – с улыбкой ответил тот.
– Вы летали в Швейцарию?
– Пришлось. Вам интересно, что она мне сообщила? Готовы приобщить к делу мой протокол?
– Зависит от того, что именно она вам сказала, – осторожно отозвалась Рыженко.
– Что двадцать четвертого декабря, в пятницу, ей позвонила женщина, назвавшаяся Натальей Аверкиной, доложилась, что решила свою финансовую проблему и теперь может пройти все предписанные процедуры в головной клинике. Попросила подготовить счет и предупредила, что заедет за ним завтра, то есть в субботу, двадцать пятого.
Так и есть, фокус со звонком, старый, как мир.
– И что было дальше?
– На следующий день Аверкина пришла, попросила положить счет в файл, якобы чтобы он не помялся, и быстро ушла. В кабинете Шубариной пробыла не более полутора-двух минут. И перчатки не снимала.
– Шубарина обратила на это внимание? Или это ваши домыслы?
– Нет, Надежда Игоревна, я ничего не придумываю, Алла Шубарина сама сказала про перчатки. Она заметила и сделала вывод, что Аверкина, вероятно, очень торопится. Думаю, вы и сами догадались, что женщина, получившая счет, была в красной куртке, белых джинсах и сапогах-ботфортах. И в солнцезащитных очках. У Шубариной ни на миг не возникло сомнений, что перед ней Наталья Аверкина, которая проходила у них предварительное обследование и чьи паспортные данные у них были.
– И вы…
Надежда Игоревна запнулась, подыскивая подходящую формулировку.
– Ну конечно, – широко улыбнулся Кирган, – я показал Шубариной те же самые фотографии, которые показывал вам. Наталья Аверкина и Олеся Кривенкова, продавщица. Шубарина затруднилась с указанием женщины, которой отдавала счет. Она сказала, что идентифицировала посетительницу по прическе. На черты лица внимания не обратила, ей и в голову не пришло, что перед ней может быть не Аверкина, ведь она звонила накануне и предупреждала, что придет.
– А голос?
– Шубарина не настолько хорошо знала пациентку Аверкину, чтобы узнать ее по голосу. Звонившая представилась, и у Шубариной не было оснований сомневаться. Надежда Игоревна…
– Помолчите, – резко оборвала его Рыженко.
Ну вот, сейчас она должна сказать… Или все-таки не говорить? Нет, решение принято.
– Виталий Николаевич, я отдаю себе отчет в том, что у вас есть основания ходатайствовать об освобождении Аверкиной из-под стражи.
В его глазах мелькнуло изумление, подбородок дернулся.
– Но прошу вас в интересах следствия оказать нам содействие. Если Аверкина выйдет из СИЗО, это сильно затруднит поимку настоящего преступника. Кроме того, поставит под угрозу ее жизнь.
– Это каким же образом, позвольте спросить?
– А вы сами подумайте. Следствие готово согласиться с доводами защиты и признать, что Аверкина не причастна к убийству сестры. А кто причастен?
– Лариса Скляр, это же очевидно, – пожал плечами Кирган.
– Да, – кивнула следователь, – а еще кто? Скляр является исполнителем, можно считать, что это установлено оперативным путем. Но за ней кто-то стоит, вы и сами это понимаете. И степень опасности этого человека может оказаться очень высокой. Неужели вы готовы рисковать жизнью своей подзащитной? Если он заинтересован в том, чтобы Аверкина была признана виновной и получила срок за убийство – а срок, учитывая корыстный мотив, окажется ох каким немаленьким, – то вполне может попытаться ее уничтожить. До тех пор, пока ни вы, ни я не выяснили, какой мотив им двигал, мы не можем исключать такой возможности. Права не имеем. Я готова выпустить Аверкину из СИЗО, готова отправить туда Ларису Скляр, но этот неизвестный нам с вами человек останется на свободе, и кто знает, чем он руководствуется, какие у него возможности и что придет ему в голову.
Ну вот, мяч на стороне адвоката. Пусть отбивает. Правда, есть вероятность, что его ответный удар следователю уже не отбить.
– Надежда Игоревна, вам не кажется, что вы пытаетесь переложить на сторону защиты проблемы, которыми должна заниматься сторона обвинения? – ответил Кирган. – Раскрывать преступления – это ваше дело. А мое дело – чтобы Аверкина не сидела в СИЗО, если она невиновна.
– Вы правы, конечно. Но при этом мое дело – раскрыть преступление до конца, а не хватать стрелочника. Вы уверены, что заказчик не получает информацию о наших с вами телодвижениях? Мы ведь ничего о нем не знаем. А вдруг мы его спугнем тем, что выпустим вашу клиентку? Сейчас он совершенно спокоен. И нам не нужно, чтобы он начал тревожиться и прятать улики.
Кирган усмехнулся.
– Должен ли я вас понимать таким образом, что вы мое ходатайство об освобождении из-под стражи не удовлетворите, если я его подам?
– А вы немедленно подадите жалобу на то, что я незаконно и без оснований держу человека под стражей, – отпарировала Рыженко. – Ведь подадите?
Адвокат сделал выразительный жест рукой, который означал, что, конечно же, он будет жаловаться, это его обязанность, его работа.
– Если вы подадите ходатайство, – продолжала она, – у меня не будет оснований его не удовлетворить. Но вы согласны со мной? Вы согласны, что выпускать Аверкину из СИЗО просто опасно?
– Согласен. Но ходатайство я подать обязан, иначе моя клиентка меня не поймет.
– Поговорите с ней. Попросите еще немного потерпеть. Объясните, что это в целях ее же безопасности.
Вот, теперь она все сказала. Ее последние слова – самые главные. Следователь Рыженко поставила перед собой поистине нерешаемую задачу: перетянуть адвоката на сторону следствия и убедить его воздействовать на подзащитного, чтобы томящийся в камере человек пошел навстречу тем, кто его по ошибке арестовал.
Кирган молчал, что-то обдумывая, наконец спросил:
– Надежда Игоревна, вы сказали, что оперативным путем получена информация, подтверждающая невиновность моей подзащитной. Это так?
– Так, – кивнула она.
– Но какая это информация, вы мне, конечно, не скажете, – констатировал он.
– Конечно, не скажу, – слегка улыбнулась Рыженко. – Вы же понимаете, не имею права. Я и без того сказала вам слишком много. Хочу надеяться, что на сей раз вы этим не воспользуетесь мне во вред.
– Хорошо, я поеду в изолятор и поговорю с Натальей. Но ничего вам не гарантирую. Даже если я не стану подавать жалобу на незаконное содержание под стражей, она может сделать это сама. И что бы я ей ни объяснял, мы не должны забывать, что рядом с ней находятся сокамерницы, которые могут оказаться куда более ушлыми, чем Аверкина. Мы не знаем, какие у них сложились отношения, что она им рассказывает и как они на нее влияют. Очень может быть, что их слово и их совет значат для Натальи куда больше, нежели то, что говорю я.
