Черт, это оказалось настолько сложно, что Ната часто-часто моргала, не давая слезам обиды и разочарования сорваться с ресниц.
Но она всегда считала себя разумным человеком, стремящимся понять каждого. И не раз уговаривала подруг поставить себя на место тех, кого они обвиняли. Она никогда не спешила определять виновных безусловно, стараясь докопаться до сути поступка человека.
А значит, ей и самой стоит последовать такому совету и попытаться разобраться в том, почему Святослав, раз за разом, причиняет ей боль своими действиями.
Но и над этим она начнет размышлять после.
Повернувшись, Наташа опустила ноги с постели и обвела глазами комнату. Взгляд задержался на тумбочке с ее стороны.
Задохнувшись от внезапно образовавшегося в горле комка, который не давал сделать вдох, она поняла, что не удержалась, и все-таки расплакалась. И причем, наверняка, улыбаясь при этом самым глупым образом.
На полированной, темно-горчичного цвета, поверхности тумбочки, стояла ее чашка, до краев наполненная кофе…
Ей никто, никогда в жизни, не делал кофе в постель.
Мама и Денька — не в счет. Это же совершенно другое, родственники.
Но не один из тех, с кем Ната вообще позволяла себе проводить ночи, даже не рассматривал подобную возможность. Более того, само собой разумеющимся считалось, что именно Наташа отвечает за такую мелочь…
— Ах, ты ж! — всхлипнув, она попыталась вытереть слезы, убеждая себя, что не к чему так бурно реагировать. Однако, кажется, только больше размазала их дрожащими пальцами по щекам.
Это не было мелочью
Нет, определенно, нет.
Сейчас, глядя на кружку, полную кофе, рассматривая корявый и кривой узор из какао на просевшей пенке, который Слава, наверняка, попытался сделать, используя один из имеющихся на ее кухне трафаретов — Наташа не смогла бы утверждать, какой из его подарков ценнее. Потому что в данный миг, эта чашка с еще теплым напитком, казалась ей не менее дорогой, чем платиновый браслет.
А может, и вовсе, бесценной.
Потому что он сам, своими руками, приготовил этот напиток для нее.
Поднявшись, она взяла чашку в ладони, пытаясь рассмотреть рисунок. И с огорчением поняла, что это просто нереально. То ли Слава так и не смог совладать с трафаретом, то ли, осевшие пузырьки подвели его, исказив фигурку до неузнаваемости.
Впрочем, разве это имело значение?
Главным было то, что он вообще такое совершил.
Ната поднесла кружку к губам, испытывая восторг, любопытство и, чего уж там скрывать — некоторый страх. Слава не раз предупреждал ее, что не обладает талантом в кулинарии.
Кофе оказался чересчур крепким, и кроме того, уже почти остыл.
Однако Наташа могла бы доказывать кому угодно, что никогда не пила ничего вкуснее. Ведь этот кофе приготовил для нее мужчина, которого Наташа любила. И который любил ее, хоть раз за разом и делал все, чтобы убедить Нату в обратном.
Отставив пустую чашку назад на тумбочку и, подойдя к окну, она в который раз попыталась уговорить себя, что у Славы есть причины так поступать.
«И в его же интересах провернуть все так, чтобы эти причины оказались достаточно вескими», подумала Наташа, «иначе, она заставит его серьезно пожалеть».
Решив, что выскажет Славе все, что думает, когда он позвонит, или когда появится под ее домом в следующий раз, она направилась на кухню. И, оценив степень его старания приготовить хороший кофе, с веселым вздохом принялась за уборку.
Судя по бардаку, Слава не сразу получил результат, который его удовлетворил, и которой он признал пригодным для того, чтобы оставить ей. Это радовало, что ни говори.
И как только Наташа не проснулась? Ведь наверняка он шумел?
Наверное, устала слишком сильно за эти недели, а рядом со Славой, почувствовала себя … спокойно.
Наташа не собиралась сегодня ехать в Кофейню, там справится и управляющая.
Могла же Ната позволить себе немного отдохнуть?
Однако, к концу дня, так и не дождавшись ни одного звонка от Славы, и не сумев самостоятельно дозвониться ему, хотя честно пыталась, Наташа уже серьезно жалела о том, что осталась дома.
Против всякого желания и попыток убедить себя в том, что все равно сумеет переупрямить этого мужчину, Наташа начинала терять веру и хандрить.
А может, причиной был просто весенний авитаминоз. Кто знает?
Во всяком случае, именно в этом она пыталась себя убедить, натянув одеяло почти на голову, и свернувшись в клубочек, в попытке унять накатывающую тоску.
Глава 18
10 марта
Проснулась Наташа злой.
Да, именно в таком настроении.
Нет, хандра не ушла. Осталась в душе тяжелым камнем. Но это ощущение давящей тоски только подпитывало раздражение, готовое вот-вот вырваться наружу каким-нибудь, не очень разумным поступком. И сколько бы ни пыталась она умерить этот порыв, напоминая себе, что является взрослой и самодостаточной женщиной, злость не уходила.
Причем злилась Наташа из-за такого банального пустяка, что самой смешно было. В конце концов, глупо надеяться на то, что мужчина, практический тайком исчезнувший с утра, перезвонит, чтобы объяснить мотивы своих поступков.
Но именно поэтому она и злилась. Он не позвонил. Она же, вопреки всякому здравому смыслу, надеялась. Классическая ситуация.
И понимание того, что Ната, в свои двадцать восемь лет, совершает промахи, которых и в отрочестве никогда не делала — злило еще больше.
Трижды хлопнув дверью в ванной, раздраженно зарычав (да, издав именно этот звук!) на не желающую отвинчиваться крышку тюбика с зубной пастой, и с силой отбросив в раковину ни в чем, ни повинную ложку, Наташа решила сбежать из дома. Даже не позавтракав, хоть и вчера не брала в рот ничего, кроме кофе. Просто не хотелось. Ната не чувствовала голода. Слишком много всего бушевало у нее внутри. А стены квартиры давили, только больше беся напоминанием о том, что было.
Словно бы Наташе не хватало собственной великолепной памяти и наглядных следов, в виде отпечатков его губ, его пальцев на своей груди и шее.
Нет, она не была против засосов, сама, наверняка оставила на теле Святослава следы собственной изголодавшейся по нему нужды. Просто на фоне того, что Ната устала жить в таком подвешенном состоянии — она цеплялась ко всему.
Натянув на себя первое, что попалось под руку и, решив не переодеваться, даже когда осознала, что вместо привычных брюк облачилась в простое, но все же платье, Ната быстро переколола брошь. Расправила рукав под браслетом, подтянув его так, чтобы едва ощутимая шероховатость вырезанных на платине слов касалась кожи. И, в последний раз проведя рукой по пиджаку, так и висящему на стуле в ее спальне, усмехнулась мелькнувшей мысли, что понемногу у Славы скоро образуется здесь свой гардероб, учитывая носки, которые она выстирала и сохранила. Вздохнув, Ната схватила свою сумку и хлопнула замком на двери, сбегая из дома в Кофейню.
