Он снова достаточно долго молчал. А потом сказал:
— Да.
Сандра обычно останавливалась в отелях. Они почти никогда не
оставалась у него дома. Просто не любила. После того как он обнаружил ведущееся
за ним наблюдение, то даже обрадовался подобной ее щепетильности.
— Что именно? — спросила она.
— У меня неприятности.
— Я могу чем-то помочь?
Он остановил машину. Уткнулся лицом в руль, прошептал:
— Нет.
Она молчала, чувствуя его состояние. Потом осторожно
положила руку на его плечо. — Что происходит, Кемаль? Я ничего не понимаю.
После этого телефонного звонка ты стал совсем другим. Что-нибудь с Марком?
— И с ним тоже, — сумел сказать он.
— Они попали в аварию? — испугалась Сандра. Он
повернул голову.
— Сандра, — тихо прошептал он, — почему мы с
тобой не поженились? Она явно смутилась.
— Ты делаешь мне предложение?
— Я просто спрашиваю.
— У тебя появилась странная манера спрашивать.
— Да, — он смотрел на нее, словно стараясь
запомнить этот образ на всю оставшуюся жизнь.
— Я никогда об этом не думала, — призналась
Сандра, — у нас слишком сложная жизнь. У каждого своя.
— Все верно, — угрюмо сказал он.
— Как ты мне сегодня не нравишься. Ты никогда таким не
был, — пожала плечами женщина.
Он осторожно взял ее руку, поднес к губам ладонь, вдыхая
знакомый аромат ее тела. Осторожно поцеловал пальцы. Медленно, по очереди
каждый. И замер, прижимая руку к губам и закрыв глаза.
— Мне нужно лететь в Европу, — сказал он.
— Ты не хочешь больше со мной встречаться? — вдруг
спросила она, чутко уловив в его поцелуях какой-то прощальный надрыв. Он даже
испугался.
— Не говори так, — мягко попросил он, — это
совсем другое.
Она наклонила голову к его волосам.
— У тебя появилась седина, — сказала осторожно.
— Уже давно.
— Я тебя люблю, — вдруг произнесла она, — не
уезжай надолго, Кемаль. Я тебя очень люблю.
Он закрыл глаза, с трудом сдерживаясь. Он ведь знал, что
когда-нибудь этот момент наступит. Обязательно наступит, его отзовут. Но жил
так, словно не помнил об этом дне. По какому-то дьявольскому наваждению вызов
пришел как раз в тот момент, когда он был с любимой женщиной. И это было самое
трудное в его расставании. Сандра и Марк. Два человека, которых он никогда
более не увидит.
Это было не правдоподобно, невозможно, страшно, глупо. Но
это была реальность.
Никогда больше офицер ПГУ КГБ, советский разведчик-нелегал,
не сумеет въехать в Америку, никто и никогда больше не даст ему визу ни в США,
ни в Канаду.
Возможно, для него закроют границы и в другие европейские
страны. А сыну никогда не разрешат с ним увидеться. Да и американский
конгрессмен от штата Луизиана Сандра Лурье не станет прилетать к бывшему
шпиону. Это был конец. И от сознания этого конца делалось еще больнее, словно
испытания, выпавшие на его долю, никогда не должны были кончиться.
Он не сказал Сандре в ответ, что любит ее. Женщина впервые
призналась ему в любви, он не ответил взаимностью. Он просто сидел и молчал. И
она вдруг поняла, что теряет его. Она не знала причин, не понимала мотивов,
которыми руководствовался любимый человек, но своим звериным женским чутьем она
чувствовала, что теряет его навсегда. Словно в ней проснулся тот самый зов
миллионов оставленных самок, теряющих своих самцов и дико воющих в ночи от
страха и ужаса остаться в одиночестве. Может, в каждой женщине глубоко сидит
этот атавизм, ибо самка, оставшаяся одна, погибала, не способная к
воспроизводству и выживанию. Так было миллионы лет, и эта масса времени давила
на женские гены, постоянно напоминала о себе, заставляя каждую родившуюся женщину
мучительно искать свою пару, и, лишь найдя ее, чувствовать, как она выполняет
основной завет жизни. Даже рождение детей не давало женщине-самке того покоя,
на который она рассчитывала. Некоторые считали, что так предначертал Бог,
выгнавший дама и Еву из рая. Некоторые считали, что виноваты наши хромосомы. А
некоторые просто полагали, что, кроме животных инстинктов, у человека есть
душа, способная к состраданию и переживанию. И это самое большое чудо Вселенной
изменило в конце концов мир, сделав человека венцом творения природы или
вечного разума.
— Ты ничего не хочешь мне объяснить? — спросила
Сандра.
Он вдруг вспомнил, как десятки талантливых
разведчиков-нелегалов возвращались на родину. Они оставляли за «стальным
занавесом» не только часть своей жизни. Они оставляли любимую работу, любимый
образ жизни, любимый дом и, конечно, любимых женщин. Может, поэтому нелегалы
так быстро спивались, в конце концов тихо угасая. Или женились по несколько
раз, словно пытаясь обмануть природу и найти оставленный однажды идеал. Он знал
историю многих известных разведчиков, но это знание приносило лишь печаль. Ибо
ничего изменить было нельзя. И остаться он не имел права ни при каких
обстоятельствах. Да ему бы и не разрешили остаться. Был, правда, и другой
выбор. Остаться на Западе, перейти на сторону американцев, стать предателем,
как делали это до него Шевченко и Понятовский, Гордиевский и Резун, десятки
других малодушных и подлых.
Некоторые даже не выезжали на Запад, предпочитая становиться
подлецами в собственной стране. Но этот путь был не для Юджина. Очевидно,
подлецом нельзя стать в результате каких-то внешних условий. Им нужно родиться.
Сидя сегодня в автомобиле, он еще не знал, что уже через несколько месяцев не
будет той страны, которая его отзывает, и той партии, членом которой он был. Не
будет идеологии, во имя которой он работал. Не будет организации, пославшей его
на Запад. А еще через некоторое время предатели Гордиевский и Резун станут
самыми популярными авторами в его бывшей стране, объясняя миллионам своих бывших
соотечественников, что предательство собственной страны можно как-то оправдать,
что измену своим родным и близким можно простить, а собственную подлость и
предательство превратить из морального поражения в успех всей жизни. Юджин
ничего этого не знал.
Он сидел в своем автомобиле, положив голову на руль, и
чувствовал, как ласковые руки Сандры касаются его плеча. Он понимал, что нужно
что-то сказать, попытаться объяснить, помочь женщине преодолеть это состояние
растерянности и ужаса перед неведомым. Но он молчал. И молчание становилось с
каждой минутой все страшнее и страшнее. Словно сама жизнь по капле выходила из
них. А вместе с жизнью уходила и любовь.
— Если хочешь, — вдруг сказала она, я полечу с
тобой в Европу.
Он стиснул зубы. Если сейчас он что-нибудь скажет, все будет
кончено.
Он должен будет что-то объяснять. А ничего объяснить
невозможно. И не нужно.
