— Удачи тебе!
— Спасибо. И тебе тоже!
Питер хотел сказать, очевидно, еще что-то, но в присутствии
Марка не стал.
В многолюдном аэропорту мальчик держался несколько скованно.
Сказывалась свойственная этому возрасту некоторая
неуверенность в себе. Отец подошел к нему, положил руку на плечо. Марк поднял
голову.
— Не забудешь, о чем мы говорили? — спросил
Кемаль.
Мальчик покачал головой.
— Прощай! — Он нагнулся и осторожно поцеловал
сына. Марк ответил легким прикосновением к его щеке. В аэропорту он, видимо,
смущался. Марк вдруг достал из кармана свой любимый брелок с крокодильчиком и
бросился к отцу.
Питер попытался его удержать, но было поздно.
— Возьми, — попросил сын, понявший гораздо больше
из молчания отца, чем тот мог даже ему рассказать. Кемаль сжал брелок в руке,
еще раз торопливо поцеловал сына и пошел, уже не оглядываясь.
Один из сотрудников ЦРУ, успевший купить билет, прошмыгнул
следом за ним. Двое других стояли у стойки регистрации. Только когда Юджин
скрылся, Питер Льюис тяжело вздохнул, сделав незаметный знак стоявшим недалеко
от сотрудников ЦРУ агентам КГБ. У него был категорический приказ обеспечить
отправку Юджина в Европу. И обеспечить необходимую секретность. Он с радостью
подумал, что Юджин выдержал и это последнее испытание. Иначе его мальчик мог
попасть в автомобильную катастрофу, так и не доехав до Бостона. Такая была у
них работа — героическая и нужная, грязная и подлая одновременно.
Берлин. 24 января 1991 года
В подъехавшем «Фольксвагене» кто-то сидел, и Евсеев, уже не
оглядываясь по сторонам, быстро залез в автомобиль. На заднем сиденье находился
генерал Сизов, как обычно, в штатском. Водителя, сидевшего впереди, майор не
знал. Генерал не любил, когда его сотрудников узнают в лицо.
Водитель резко повернул направо, двигаясь в сторону
Западного Берлина.
Генерал молчал, и Евсеев не решился прервать молчание, зная,
что без разрешения Сизова нельзя говорить при посторонних. Они въехали в
Западный Берлин, и дорога сразу изменилась, стала гораздо лучше. У одного из
домов водитель остановил машину и, ни слова не говоря, просто вышел из
автомобиля, направляясь к другому дому. Также молча генерал вышел из машины и
пересел на место водителя. Они проехали еще минут десять, когда наконец генерал
остановил машину и, не поворачивая головы, спросил:
— Ну?
— Все в порядке, — торопливо заговорил
Евсеев, — мы сумели все уладить. Виктор Михайлович, мы договорились, мы
смогли…
— Перестаньте суетиться, — раздраженно заметил
генерал, — мне нужно знать четко, что именно вы решили. Спокойнее.
Говорите спокойнее.
— Часть денег мы оформили как взносы наших офицеров и
солдат. Кстати, взносы были действительно большие, около тридцати миллионов.
— Да, — сказал спокойно Сизов, — кажется,
наши офицеры народ не бедный.
— В основном сдавали деньги штабисты и особисты. Много
из интендантской службы. У полевых денег почти не было. Мы записали на их счет
около пятидесяти миллионов.
— Каким образом?
— Списки останутся у нас. Им важна только общая сумма
обмена.
— Хорошо. Дальше.
— Часть денег мы уничтожим здесь. Приплюсовав к нашим
еще около ста миллионов. Мы работали всю ночь, больше денег просто нельзя
оставлять.
— Дальше. — Остальные полмиллиарда мы якобы
отправляем в банки Грузии, Азербайджана и Украины. Нужен самолет, который
сумеет сделать один рейс.
— Со всеми есть договоренность?
— В Баку и Тбилиси не было никаких проблем. Там все
сразу поняли. В Киеве немного поартачились, но тоже все поняли.
— Какой процент хотят?
— С Украиной договорились на шесть. С Баку и Тбилиси на
десять.
Кавказцы всегда более жадные, чем хохлы.
— Кто договаривался?
— Наши люди в Москве, — удивился Евсеев.
— Надеюсь, у вас хватило ума не звонить отсюда в Киев
или Тбилиси?
— Конечно, — даже обиделся Евсеев, — это все
делают ребята в Москве.
Вы ведь знаете.
— Очень хорошо. Куда вы повезете деньги?
— Конечно, в Москву. Просто из этих городов поступят
сообщения, подтверждающие, что там уничтожены деньги на эти суммы. Как только
они дают подтверждение. Госбанк СССР выделяет им деньги уже в новых купюрах.
— Ясно. Сколько денег нужно отвезти в Москву?
— Пять процентов от двухсот миллионов и десять — от
трехсот. Там договорились на двести и сто.
— Итого сорок миллионов, — подвел общий итог
генерал. — Да, кажется, ты прав, нужен специальный рейс. Сколько ящиков
понадобится?
— Четыре, — ответил майор, — в каждом по
десять миллионов старых рублей. Обратно мы привезем тридцать — тридцать пять
ящиков с деньгами.
— Почему? — нахмурился Сизов. — Я, кажется,
чего-то не понимаю. Ты говоришь, что должен уничтожить пятьсот миллионов. За
это мы платим комиссионные, скажем так, сорок миллионов.
— Не уничтожить, — терпеливо напомнил
Евсеев, — просто из банков других республик поступят завышенные сведения
об уничтожении этих сумм денег. И мы заплатим за это свой процент.
— Я это понял. Вы должны привезти четыреста шестьдесят
миллионов рублей. Правильно?
— Конечно.
— Где же остальные деньги?
— В этих ящиках, — терпеливо объяснил Евсеев.
— Издеваешься? — холодно спросил генерал.
— Нет, — снова забеспокоился майор, — просто
мы увезем деньги старые, которые занимают много места. Физический объем гораздо
больший, чем если бы это были новые деньги. Они просто гораздо плотнее и лучше
упакованы.
— Теперь понятно, — буркнул генерал. — Когда
должен вылететь самолет?
— Сегодня ночью или завтра. Но не позже завтрашнего
дня.
— Сегодня не успеем, — покачал головой
Сизов, — давай лучше завтра.
Утром самолет будет готов.
— Кто со мной полетит?
— Мы дадим охрану, — пообещал генерал, — я
поговорю с руководством штаба. Но учти, все должно быть в строгой тайне. Кто
еще знает об этой договоренности?
— Генерал Матвеев.
— Это понятно, — отмахнулся Сизов, — кто еще?
— Мой заместитель — капитан Янчорас.
— Ах, этот литовец, — вспомнив, нахмурился
генерал, — я думаю, он последний литовец в нашей армии. Они ведь
переводятся в свою суверенную республику, к этому сукину сыну Ландсбергису. Я
правильно называю фамилию этого музыканта?
