— Как обычно, — в сердцах сказал Матвеев, —
эти штабисты совсем разучились работать, просто разленились.
— Так что там случилось? — уже не сдерживаясь,
прошипел Сизов.
— Приезжает ваш коллега с Лубянки, — сказал,
удивившись, генерал, — я думал, вам сообщили.
— Понятно, — он уже собирался класть трубку, но
неожиданно даже для самого себя вдруг спросил:
— А они сказали, кто именно приезжает?
— Да, — ответил Матвеев, — кажется, Дроздов.
Алло, вы меня слышите?
Сизов осторожно положил трубку и закрыл глаза. Генерал
Дроздов был руководителем специального управления ПГУ КГБ СССР. В его
компетенцию вполне могло входить расследование убийства Валентинова. Ведь он
курировал всех нелегалов и занимался специальными операциями за рубежом. Сизов
опустил голову: неужели он так глупо провалился?
Москва. 24 января 1991 года
После отъезда Дроздова и Сапина он как-то успокоился. Как
будто их отъезд мог гарантировать успех всей операции. Крючков болезненно
относился к любым провалам своих разведчиков, как, впрочем, и любой другой
руководитель спецслужбы во всем мире. Но если у другого еще могли быть
какие-нибудь интересы и хобби или просто увлечения, то у председателя КГБ не
было ничего, кроме работы. Ей он отдавал целиком всего себя и не мыслил другой
жизни, кроме такой.
Он был добросовестным служакой в самом лучшем смысле этого
слова.
Теперь, обдумывая детали операции, о которой доложил ему
утром Шебаршин, он в который раз остро осознал как тяжело будет Юджину в
Германии.
Ему придется не просто уходить от американцев, уже знающих,
кто он такой, но и выйти на негодяев, которые убрали Валентинова. Никогда, ни у
одного резидента, возвращающегося с Запада, не было столь трудного возвращения.
И Крючков, сознавая это, в который раз спрашивал себя — все ли они правильно
сделали, решив поручить именно Юджину столь трудную задачу по проверке
резидентуры Валентинова?
Как профессионал он хорошо понимал необычность ситуации,
когда нельзя было подобрать лучшей кандидатуры, чем Юджин, — человек с
многолетним стажем пребывания на Западе, который к тому же обладает сложившейся
биографией и свободными капиталами. Но все равно он волновался.
С Германией у Крючкова были связаны самые тягостные и самые
сложные воспоминания. Подчиняясь указанию Кремля, он не активизировал свою
агентуру в те дни, когда рушилась берлинская стена, когда тысячи отчаявшихся
немецких коммунистов не понимали, почему это происходит, и бомбардировали
советское посольство просьбами о помощи. Он не докладывал Горбачеву об этих
просьбах, о настроениях в маленьких городах и селениях Германии. Это
противоречило бы основной линии Генерального секретаря, а Крючков не хотел и не
мог идти против мнения Генсека, ставшего к этому времени и Президентом СССР.
Он хорошо помнил весну прошлого года. Тогда в Политбюро
сложилась ситуация явно не в пользу Крючкова. Ни он, ни Язов не хотели идти
против Горбачева. Воспитывавшиеся десятилетиями при Советской власти,
добившиеся высших постов в КГБ и армии за счет многолетней службы, привыкшие
слепо повиноваться и исполнять указания партии, они не могли даже подумать, что
Генеральный секретарь ЦК КПСС, олицетворявший для них саму партию, ее мудрость
и разум, может ошибаться, может не разобраться в ситуации. Это было для них
отрицанием основного закона жизни.
А самому Михаилу Горбачеву по-прежнему кружили голову
заголовки статей в западных газетах и журналах, в один голос называющих его
«человеком года», «настоящим демократом», «человеком, изменившим историю
двадцатого века», «реформатором социализма с человеческим лицом» и, как апофеоз
пошлости, — «лучшим немцем». Воистину для молодого человека, чья семья
оказалась на территории фашистской оккупации во время войны, не могло быть
лучшего титула.
Рядом были всегда два верных советчика — Яковлев и
Шеварднадзе. Как они тогда убедительно говорили о «примате нового мышления»!
Уже тогда Крючков знал, отлично знал — немцы готовы дать за свое объединение
гораздо большую цену.
Оставшиеся со времен Хонеккера немецкие разведчики исправно
доносили в КГБ, что Коль готов идти на любые уступки. Он даже согласен на
нейтралитет его страны и выход из НАТО как крайний вариант соглашения с
Горбачевым. Он согласен не размещать войска НАТО на Восточной территории
Германии. Канцлер был согласен на все. Но осторожный Геншер, его заместитель и
самый многоопытный политик Германии, словно предчувствующий дальнейшее развитие
ситуации, просил только одного — не спешить, не торопиться с предложением своих
условий. Для Геншера не было секретом, что против объединения Германии
существуют очень серьезные возражения, и не только в Советском Союзе. Самым
решительным противником этого объединения, этого «слишком быстрого процесса»
была «железная леди» Великобритании Маргарет Тэтчер. Да и президент Франции Миттеран
несколько колебался, понимая, что отныне не его страна будет играть главную
роль в объединенной Европе.
Сообщения приходили регулярно, и Крючков знал их гораздо
лучше всех остальных членов Политбюро. Но даже его осторожные доклады
раздражали Горбачева. Сильно раздражали. Они мешали проводить в жизнь основную
линию, которую он считал единственно правильной.
Тогда, весной девяностого года, Коль и его делегация
прилетели в курортный Архыз, в Грузию, чтобы окончательно договориться по столь
важному для них вопросу. Даже Геншер сомневался, что они сумеют выторговать
лучшие условия объединения. Даже он, столь искушенный в политике человек, как
впрочем, и все остальные члены делегации, прилетевшие с канцлером Колем,
по-прежнему не верил в решимость Горбачева пойти на объединение их страны. Коль
готов был согласиться уже на любые условия, зная, насколько сильно
сопротивляется объединению его страны Маргарет Тэтчер. И как много в Европе
сомневающихся в том, что новая объединенная Германия, с ее чудовищным потенциалом,
станет миролюбивой и демократической страной, согласной и дальше оставаться в
единой европейской семье. Он все это знал. Но произошло чудо. Горбачев
согласился на все. Они с Шеварднадзе согласились взять всего четырнадцать
миллиардов марок, согласились на быстрый вывод всей Западной группы войск,
согласились на членство Германии в НАТО. Они согласились практически на все!
Обезумевшие от радости Коль и члены его делегации не спали
всю ночь.
Крючкову исправно докладывали о криках радости, коими
оглашалась резиденция немцев до самого утра. Забыв об элементарной
осторожности, забыв, что находятся на территории другой страны, немцы ликовали
до утра. Это было не просто чудо.
Это было гораздо большее, на что могли рассчитывать сами
немцы. Даже Геншер позже в своих воспоминаниях признается, что столь
откровенная уступчивость Горбачева и Шеварднадзе приятно удивила их всех. А
Генсек и его министр иностранных дел вернулись в Москву с чувством выполненного
долга.
Позже маршал Ахромеев расскажет Крючкову, под Каким нажимом
Горбачева и Шеварднадзе принималось решение о скорейшем выводе советских войск,
как протестовал командующий Западной группой войск генерал армии Беликов, как
робко пытался возражать Моисеев, как злился Язов. Но они ничего не могли
сделать.
