— Ты изменился, — сказал вдруг Трапаков, —
какой-то другой стал, заграничный и важный. И знаешь, взгляд совсем другой.
Настоящий капиталист.
— Ты тоже изменился, Сережа, — тихо признался
Кемаль. — Как там моя мать, не в курсе?
— Все в порядке. Жива, здорова. Как обычно, с теткой
твоей живет. А ты все свои награждения знаешь? И звания? Ты ведь уже полковник.
А уезжал старшим лейтенантом. Господи, сколько лет прошло!
Вспомнить страшно. Я даже не думал, что мы снова увидимся. А
вот довелось.
— Я сам не думал.
— У тебя водка есть? А то у ребят в соседнем купе есть.
Если хочешь, я схожу принесу.
— Ты не изменился, — засмеялся Кемаль, —
вообще-то я виски оставил.
Как раз через пять минут и повод будет.
Он достал бутылочку из чемодана, выставил на стол.
— А какой повод? — удивился Трапаков. —
Повод, что ты жив, здоров, что мы снова увиделись. Это ведь фантастика. Вот это
мы и должны отметить.
— Сейчас будет прежняя граница, — сказал
Кемаль, — еще старая, восточногерманская. Останавливать, конечно, не
будут. Но я сумел вычислить.
Наверное, какие-то сооружения остались. Вот за это и выпьем.
За возвращение домой.
Трапаков помрачнел, но, ничего не сказав, открыл бутылку и
разлил виски в два небольших стаканчика, стоявших на столике.
— За встречу и возвращение, — сказал Кемаль,
поднимая свой стакан.
Трапаков как-то странно взглянул на него и почему-то сказал:
— За нашу встречу. За твой труд. За твое терпение, мой
родной, — и, выпив залпом виски, громко стукнул пустым стаканом по
столику. Кемаль, привыкший к другим пропорциям виски, с непривычки даже
закашлял. Трапаков дал ему отдышаться и потом сказал:
— Граница-это еще не возвращение домой, Кемаль.
— Что ты хочешь этим сказать? — не понял тот.
— Ты еще не вернулся домой, — твердо сказал
Трапаков. — Нам с тобой еще предстоит сделать одно очень важное дело.
Наступило молчание.
— Не нужно смотреть на меня как на какую-то
сволочь, — сказал наконец Трапаков. — Я, кстати, отказывался ехать на
эту встречу.
— Ты имеешь в виду мои деньги? — начал
догадываться Кемаль. — Я могу переводить их, и сидя в Берлине.
— Не только деньги, Кемаль. У нас с тобой важное
задание. Связанное и с твоими деньгами.
— Черт тебя принес на мою голову, — сказал вдруг
по-английски Кемаль. И сам рассмеялся первый оттого, что вдруг перепутал языки.
А вот Трапаков не смеялся. Он сидел и смотрел на Юджина. И Кемаль понял, что
его возвращение несколько откладывается. Ему еще придется пройти свои круги
ада.
Москва. 25 января 1991 года
Весь день Евсеев провел в Госбанке СССР. Необходимость
провести целый пакет документов сразу через несколько управлений, согласовать этот
вопрос с банками Украины, Грузии и Азербайджана, суметь получить новые деньги,
оформить разрешение на вывоз, сдать под расписку старые деньги — на все это
могло уйти несколько дней. Но уже запущенная машина коррупции действовала на
полную мощь.
Бывший министр финансов, прекрасный экономист и финансист,
ставший премьер-министром, товарищ Павлов даже не подозревал, сколько людей
сказочно обогатились на этом обмене денег. Сколько банкиров за один-два дня
стали богатыми, очень богатыми людьми. Сколько тысяч человек приняли участие в
махинациях с новыми-старыми деньгами и заработали на них свои дивиденды.
Павлов и не подозревал, что во всех республиках Средней Азии
и Закавказья были массовые нарушения условий приема и сдачи денег. Как
сдавались пачками деньги и через день, через два, через десять после завершения
обмена. И как выдавались новые деньги в обмен на уже ничего не значащую бумагу.
Смутно догадываясь о масштабах злоупотреблений, Павлов распорядился начать
проверку, но даже самые лучшие ревизоры не могли сопротивляться, когда
предлагаемые им суммы взяток достигали величины их столетней зарплаты. И,
конечно, большинство проверок так ничего и не смогло установить. Кроме того,
именно в девяностом году начались нападки на следователей и прокуроров, ведущих
так называемое «узбекское дело», когда прозвучал массовый хор обвинителей о
недопустимости обвинения целого народа или, если точнее говорить, всего
правящего класса солнечной республики.
Напуганные подобными обвинениями, ревизоры из Москвы охотно
брали взятки и закрывали глаза на многочисленные нарушения законности. И хотя
Гдлян с Ивановым в очень многих случаях действительно в пылу обвинения нарушали
закон, они превратились под влиянием средств массовой информации в некое
подобие громогласных обличителей общественной морали. Но вся тайна была в том,
что Узбекистан лишь случайно попал в поле зрения правоохранительных органов,
когда Нишанов не сумел защитить свою республику от нападок проверяющих.
Практически во всех без исключения республиках Средней Азии и Закавказья к тому
времени была схожая картина. Однако почти везде первые секретари местных
компартий усердно отбивали натиски проверяющих. Особенно «отличились»
руководители Азербайджана и Армении, практически не допустив повторения
«узбекского дела» в своих регионах. В Грузии был арестован даже друг
Шеварднадзе, секретарь ЦК, который серьезно рассматривался Москвой в качестве
возможного преемника главы Грузии.
Нужно было представить себе всю эту смесь неустроенности,
неуверенности в завтрашнем дне, уже начавшую галопировать инфляцию, девальвацию
рубля, введение повсеместно карточек на основные продукты питания, национальное
брожение в республиках Прибалтики, победу антикоммунистических сил в Грузии и
Армении, чтобы понять, как трудно и одновременно как легко было в этот день
работать майору Евсееву и всей приехавшей с ним команде.
В этот вечер он наконец подготовил все необходимые
документы, чтобы вылететь завтра утром. Возвращаясь в гостиницу, где он
оставался со своей группой, Евсеев не забыл заказать на завтра самолет и
предупредить охрану об особом режиме транспортировки груза к самолету. И лишь
после этого, поймав такси, поехал в гостиницу, чтобы принять душ и отоспаться.
Сегодняшний день он смело мог занести в свой актив. Получив ключи у дежурного,
он поднялся по лестнице наверх и прошел к своему номеру, находившемуся на
втором этаже. Открыл ключом дверь и увидел сидевшего в его комнате полковника
Волкова из военной контрразведки, которого он слишком хорошо знал.
— Что случилось? — испуганно спросил Евсеев.
— Закрой дверь, — поморщился полковник, и Евсеев
быстро запер за собой дверь.
— Иди сюда, — позвал полковник. Евсеев подошел к
нему бледный от ужаса.
— Боишься, сука! — сказал довольным голосом
полковник. — Это правильно, что боишься. Всех нас в такое дерьмо посадил.
— Я только выполнял приказ генерала Матвеева, —
Евсееву вдруг показалось, что полковник прилетел сюда, чтобы убрать слишком
много знающего майора. А Волков, видя состояние стоявшего перед ним человека,
не только не успокаивал его, но, наоборот, всем своим видом словно подтверждал
его худшие опасения.
