– Я не шучу, – спокойно подтвердила
Виктория. – И все решила давным-давно. Никогда не выйду замуж!
В этот момент она выглядела неотразимо прекрасной, и Оливия
молча улыбнулась, не поверив сестре.
– «Давным-давно» – это когда именно? На сегодняшнем
собрании суфражисток или на том, что было на прошлой неделе? По-моему, ты сама
не понимаешь, что несешь.
– Не волнуйся, понимаю. И в жизни не стану ничьей
женой, – убежденно объявила Виктория. – По-моему, семейная жизнь не
для меня.
– Откуда тебе знать? Или таким образом пытаешься
сообщить, что останешься старой девой и будешь заботиться об отце?
Оливия холодно усмехнулась. Сама идея показалась ей
смехотворной! Уж скорее это ее судьба! Они знали, что у Виктории просто не
хватит ни сил, ни умения. Неужели Виктория искренне верит, что будет счастлива
в отцовском доме?
– Я этого не говорила. Но когда стану старше, возможно,
переберусь в Европу. Думаю, мне понравится Англия.
Еще бы! Движение за права женщин зародилось именно там, хотя
к суфражисткам в Англии относятся не лучше, чем в Америке. За последние
несколько месяцев там были арестованы и осуждены несколько известных
суфражисток. Но сказанное Викторией звучало настолько странно, чуждо
нормальному восприятию, что Оливия еще острее ощутила пропасть между собой и
сестрой.
– Тебе следовало бы выйти замуж за Чарлза
Доусона, – поддразнила Виктория, когда девушки одевались к ужину, –
раз уж считаешь его таким милым.
Она подтянула молнию на платье Оливии и повернулась спиной к
сестре, в свою очередь ожидая такой же услуги. Это новое изобретение только
вошло в моду и, уж конечно, было куда удобнее бесконечного ряда пуговок,
управляться с которыми было настоящей мукой.
– Глупости! – раздраженно пробормотала
Оливия. – Я видела его два раза в жизни.
– Но он тебе нравится, и не вздумай отрицать. Я точно
знаю.
– Нравится, и что из этого? Он умен, приятный
собеседник и всегда готов прийти на помощь, когда моей сестрице грозит тюрьма.
Может, если у тебя войдет в привычку проводить время в полицейском участке, мне
в самом деле стоит выйти за него или на худой конец самой стать адвокатом.
– Последняя перспектива куда привлекательнее, –
решила Виктория.
К тому времени, когда настала пора спускаться вниз, сестры
успели помириться и Оливия почти простила Викторию за бурный день, хотя
заставила поклясться, что та будет держаться в стороне от демонстраций во время
пребывания в Нью-Йорке. Ей и в самом деле не хотелось непрерывно вызволять
Викторию из беды. Та неохотно согласилась, и выкурила папироску в ванной, пока
Оливия причесывалась и читала ей наставления о том, как отвратительно выглядит
курящая дама. Но Виктория засмеялась и заявила, что она становится все больше
похожа на Берти.
– Если Берти когда-нибудь узнает, что ты куришь, она
просто тебя убьет! – вспылила Оливия, хотя должна была втайне признать,
что Виктория, сидевшая на краю огромной ванны, выглядит невероятно
привлекательной в одном из купленных Оливией платьев, ярко-красном, чуть
короче, чем обычно, сшитом по последней моде, которое очень ей шло.
– Мне ужасно оно нравится, – похвалила Виктория,
когда они шли по лестнице, обняв друг друга за талии. – Впрочем, как все
наряды, которые ты выбираешь. Кто знает, возможно, я проживу всю жизнь рядом с
тобой и забуду о Европе.
– Я бы не возражала, – мягко ответила Оливия,
которой стало грустно при мысли об их, пусть и отдаленной, разлуке. Она не
позволяла себе думать о замужестве, потому что не могла покинуть отца и сестру.
Все равно что оставить часть себя самой, ведь без них она ничто. – Не
представляю, как это мы вдруг расстанемся, – вздохнула она, глядя в
знакомое до мельчайших черточек лицо. Ее собственное отражение. – Никак не
представляю.
Виктория улыбнулась и нежно поцеловала сестру в щеку.
– Тебе и не придется, Олли. Вряд ли я отважусь куда-то
отправиться без тебя. Это все моя глупая болтовня, – уверила она,
чувствуя, что расстроила сестру своими разговорами о Европе. – Останусь
дома и, когда потребуется передышка, впутаюсь в очередную схватку с полицией.
– Попробуй только, – погрозила пальцем та, но тут
же замолчала при виде Берти в черном шелковом костюме, собственноручно
скопированном Оливией из французского журнала. Костюм выглядел на редкость
хорошо, и Берти надевала его каждый раз, когда ужинала вместе с хозяевами, что
считала большой честью.
– Интересно, – где ты была весь день,
Виктория? – осведомилась она, как только все расселись. Девушки как по
команде отвели глаза и принялись развертывать салфетки.
– В музее. Там открыли великолепную выставку Тернера из
Лондонской национальной галереи.
– Неужели? – удивилась Берти, широко раскрыв глаза
и притворяясь, что верит воспитаннице. – Нужно бы и мне посмотреть, пока
мы еще здесь.
– Обязательно, – горячо поддержала Виктория.
Оливия молча рассматривала потолочную роспись, пытаясь
представить, как все было при жизни матери и кто из дочерей больше похож на
нее. Они с Викторией часто размышляли над этим, но знали, что отец не любил
обсуждать свою семейную жизнь. Даже после стольких лет рана так и не зажила.
– Хорошо, что ваш отец завтра приезжает, верно,
девочки? – восторженно вопросила Берти, когда ужин подходил к концу и им
подали кофе.
– Верно, – согласилась Оливия, думая о цветах,
которые велела поставить в отцовскую спальню. Виктория, со своей стороны,
гадала, сильно ли разозлится сестра, если она улизнет еще на одну демонстрацию,
о которой слышала по пути в участок. И даже пообещала прийти!
Но в этот момент Оливия строго воззрилась на нее и покачала
головой, словно поняла, о чем думает сестра. Такое случалось довольно часто,
хотя обе не понимали, каким именно образом это происходит. Девушки будто бы
слышали мысли друг друга, прежде чем они облекались в слова.
– Не смей, – прошептала Оливия за спиной Берти,
когда они поднялись из-за стола.
– Не имею ни малейшего понятия, о чем ты, –
чопорно поджала губы Виктория.
– В следующий раз брошу тебя на произвол судьбы и
объясняйся с отцом сама.
– Сомневаюсь, – хихикнула Виктория, перекидывая
через плечо длинные волосы. Она и в самом деле почти никогда и ничего не
боялась. Даже угроза тюрьмы не произвела на нее особого впечатления. Интересно,
но ничуть не страшно.
– Ты неисправима! – воскликнула Оливия, и девушки,
поцеловав на прощание Берти, отправились в спальню. Оливия проглядывала модные
журналы, а Виктория читала памфлет Эммалайн Панкхерст о голодающих заключенных.
Она даже отважилась закурить папироску, зная, что Берти уже легла спать, и
предложила Оливии попробовать, но та отказалась и села у окна, против воли
вернувшись мыслями к человеку, о котором не могла забыть.
