Этот дом всегда напоминал ему о жене. И хотя отголоски боли
не утихли, все же ему нравилось здесь жить. Эдвард с удовольствием занимался
делами, проводил совещания с поверенными, совсем как в те дни, когда еще не
ушел на покой и правил целой империей. Последнее время он подумывал продать
сталелитейные заводы в Питсбурге, и Чарлз уверял, что нашел солидного,
надежного покупателя. Но принять окончательное решение было непросто, так что
они, возможно, задержатся в Нью-Йорке до конца октября, если не до декабря.
– Хорошо проводишь время? – спросил Эдвард дочь,
радуясь, что может немного побыть с ней наедине.
– Прекрасно, папа. Но не уверена, что хотела бы жить
здесь постоянно. Я скучаю по Кротону, хотя с удовольствием посещаю музеи, балы
и вечеринки. Здесь столько всего происходит!
Она улыбнулась, на минуту превратившись в прежнюю девочку, и
Эдвард почувствовал угрызения совести за собственный эгоизм. Нужно помнить, что
дочери уже не маленькие и должны выйти замуж. И все же у него сердце
разобьется, когда они покинут дом.
– Мне следовало бы почаще представлять вам порядочных
молодых людей, – не слишком убежденно заметил он, обмениваясь улыбками с
Оливией. – Давно пора подумать о вашем замужестве, хотя, правду говоря, не
представляю, как обойдусь без вас. За тебя я больше всего опасаюсь. Ты не
должна так преданно ухаживать за мной, дорогая, чтобы я смог легче вынести
разлуку.
Вместо ответа Оливия поцеловала руку отца, и глаза Эдварда
зажглись любовью.
– Я никогда не покину тебя. Ни за что.
Она неизменно повторяла эту фразу сначала в пять лет, потом
в десять, но тогда это были лишь детские обещания. Теперь же она сознавала, что
так и будет. Здоровье отца сильно ухудшилось, сердце ослабело, и Оливия не
представляла, что с ним станется без нее. Кто присмотрит за отцом? Кто станет
вести дом? Кто вызовет доктора, если ему станет плохо?
Не может же она бросить отца на попечение равнодушных слуг,
а Виктория никогда не замечает, болен ли он или здоров.
– Я не оставлю тебя, папа. И никаких споров, –
твердо объявила Оливия.
– Останешься старой девой? Вздор, дорогая! –
запротестовал отец, втайне восхищаясь дочерью и зная, что следовало бы раз и
навсегда запретить подобные разговоры, но не имея сил сделать это. Он
действительно отчаянно нуждался в Оливии и хотел, чтобы все оставалось
по-прежнему, даже если это означало, что она должна пожертвовать собой. Он
пропадет без нее. И все же она заботится о нем скорее как жена, чем как юная
красавица, которой необходимо иметь собственную жизнь.
И не желая даже думать о возможности лишиться дочери, Эдвард
поспешно сменил тему:
– Виктория не встретила никого подходящего? Боюсь, я
недостаточно уделял внимания вашим поклонникам.
Он заметил, что Чарлз Доусон очарован младшей дочерью… или
сразу двумя? Как, впрочем, и многие мужчины. Так трудно сделать выбор, когда
перед тобой столь прелестные особы.
– Не думаю, отец, – солгала Оливия, как всегда,
защищая сестру. – Мы еще не успели… то есть… не совсем…
Они, разумеется, знали здесь многих, но молодые люди
отчего-то не уделяли им особого внимания. Возможно, потому, что люди смотрели
на них как на игру природы и воображали, что сестры никогда не согласятся
расстаться. Никто не подозревал, какие они на самом деле разные, как отличаются
их вкусы и интересы. Окружающие видели в них этакое двойное издание хорошенькой
девушки.
– Надеюсь, Виктория хорошо себя ведет? – весело
осведомился отец.
Он уже успел узнать по своим каналам, что младшая дочь
научилась водить машину, успела стащить «форд» для собственных надобностей и
куда-то на нем ездила. К счастью, до него не дошли известия о ее аресте, и
эскапада с «фордом» показалась совершенно безобидной, хотя и не слишком умной.
В ее возрасте Элизабет тоже была способна на подобное и как-то на пари с
подругой даже ввела коня в гостиную, чем навлекла на свою голову град упреков.
Но Эдвард только смеялся. Для мужчины своих лет он был на удивление
снисходителен и никогда не возмущался проказами Виктории, потому что она
слишком напоминала ему покойную жену.
– Тебе удобно? – спросила Оливия, перед тем как
пойти переодеться к вечеру. Она налила отцу еще один бокал хереса и подала
газету. Он заверил, что через несколько минут последует ее примеру и отправится
наверх.
Поднимаясь по лестнице, Оливия думала о словах отца.
Наверное, им в самом деле давно пора встретить кого-нибудь и подумать о
замужестве. Но для нее все остается по-прежнему. Она не имеет права бросить
отца. Будь их мать жива – дело другое, но теперь хотя бы одна из них должна
остаться и позаботиться об отце. Очевидно, это ее обязанность, от Виктории все
равно не будет толку.
И тут неожиданная мысль поразила ее. А если такой человек,
как Чарлз Доусон, сделает ей предложение? Что она ответит? Что сделает? При
одной мысли об этом сердце забилось сильнее. Представить невозможно, что Чарлзу
она понравится… но если… если… Нет, нельзя позволить себе думать о таком! Она
обязана выполнить свой долг. И Чарлзу нет никакого дела до нее. Он просто добр
и вежлив, поскольку отец – его клиент.
Войдя в комнату, она услышала доносившееся из ванной пение.
Должно быть, сестра переодевается там. Ванная одновременно служила гардеробной,
и, войдя туда, Оливия увидела разбросанные по полу платья, среди которых был и
наряд из розового газа.
– Что ты делаешь? – удивилась она, но тут же все
поняла.
– Я не собираюсь напяливать то убожество, которое ты
выбрала! – злобно взвизгнула Виктория, бросая на стул очередное
платье. – Мы будем выглядеть как парочка рыбных торговок, хотя,
по-видимому, ты этого и добивалась!
– А по-моему, они очень милые, – небрежно бросила
Оливия и, не желая ссориться, добавила: – А что тебе приглянулось?
В этот момент Виктория сняла с вешалки платье, которое Оливия
терпеть не могла. Это было платье из алого бархата, отделанное крошечными
гагатовыми бусинками, с очень глубоким декольте. Они надевали наряды всего один
раз, на рождественский вечер в отцовском доме. К наряду полагалась черная
атласная накидка, подбитая алым бархатом.
– Мне не нравится этот фасон, – вскинулась Оливия,
едва увидела, что именно держит в руках Виктория. – Вырез слишком
глубокий. У нас будет вульгарный вид.
– Это бал, а не пятичасовой званый чай в
Кротоне, – холодно объявила Виктория.
– Пытаешься выставиться перед ним, Виктория, но я тебе
в этом не помощница. В этих нарядах мы хуже уличных шлюх, и я это не надену.
– Как пожелаешь, – хмыкнула Виктория, повернувшись
на каблучке, и Оливия была вынуждена признать, что сестра просто ослепительна. –
В таком случае, дорогая Олли, почему бы тебе не поехать на бал в розовом, а я
уж выберу красное.
К удивлению Оливии, она говорила вполне серьезно,
