Всю дорогу в Кротон они держались за руки. Виктория молча
плакала, стискивая пальцы сестры. Отец, сидевший впереди, ни разу не повернул
головы и не произнес ни слова.
Глава 7
Возвращение в Кротон в каком-то смысле для всей семьи
оказалось большим облегчением. Два месяца, проведенные в Нью-Йорке, были настолько
суматошными, что нервы у Хендерсонов были на пределе, не говоря уже о
потрясении, вызванном сумасбродным поведением Виктории. Близнецы снова могли
проводить время вместе, разговаривать, делиться мыслями. Тоби заслонил Виктории
все – ее мечты, цели, принципы, священные верования, бывшие когда-то столь
важными для нее. Она отдала ему себя, пожертвовала собственной репутацией и за
пять коротких недель уничтожила все, некогда ей дорогое, даже любовь отца.
Только Оливия оставалась такой же, как обычно, и даже пыталась развеселить
Эдварда и Викторию.
Она постоянно хлопотала над отцом, приносила чай, заказывала
любимые блюда, срезала и ставила в вазу цветы. Но он почти не разговаривал и
вел себя крайне резко с дочерьми. Хотя договоры о продаже завода шли полным
ходом, он был постоянно чем-то озабочен.
Листва на деревьях совсем пожелтела. Оливия любила это время
года на Гудзоне и то и дело звала Викторию прогуляться и поездить верхом, хотя
та предпочитала водить машину.
– Ты слишком избалованна, – поддела Оливия сестру
как-то днем, в конце их первой недели дома. К этому времени все, казалось,
вошло в прежнюю колею. Нью-йоркский дом был закрыт, и Берти прибыла с
остальными вещами. – Почему бы нам не отправиться в Кайкьюит? –
настаивала Оливия, но Виктория не проявила особого энтузиазма.
– Рокфеллеры наверняка слышали, какая я развратница, и
забросают меня камнями, не подпустив даже к воротам, – вздохнула сестра,
но Оливия громко фыркнула.
– Перестань себя жалеть! Я лично забросаю тебя камнями,
если не поедешь со мной! Надоело сидеть здесь и смотреть на ваши мрачные лица,
сравнивая, у кого оно угрюмее! Хочу кататься верхом и забираю тебя с собой.
В конце концов Виктория согласилась, и хотя они так и не
добрались до Кайкьюита, все же чудесно проехались вдоль берега реки. Они были
уже на полпути домой, как вдруг порскнувшая на дорогу белка бросилась наперерез
всадницам и лошадь Виктории понесла. Виктория не была такой искусной
наездницей, как сестра, и, прежде чем Оливия успела схватиться за узду ее
кобылки, она вылетела из седла и сильно ушиблась. Лошадь, освободившись, сразу
же успокоилась и мирно потрусила в конюшню.
– Ну вот, поняла, на что ты меня подбила?! Такого
никогда не случается, когда я езжу на отцовской машине, – шутливо
пожаловалась Виктория.
Она приподнялась и отряхнулась, но Оливия лишь рассмеялась.
– Ты совершенно безнадежна. Садись за мной.
Оливия протянула сестре руку, и та, вставив ногу в стремя,
вскочила в седло. Они направились к дому. Стоял холодный ноябрьский денек, и
обе основательно промерзли, поэтому немедленно шмыгнули в библиотеку, протянули
руки к огню и, смеясь и перебивая друг друга, рассказали отцу о своем
приключении. Он даже улыбнулся им – впервые с тех пор, как узнал постыдный
секрет младшей дочери, – и обронил несколько слов обычным тоном. Виктория
не преминула заговорить об этом с Оливией, когда девушки отправились
переодеваться к ужину.
– Перестань, – упрекнула Оливия. – Отец давно
пришел в себя.
– Вовсе нет. Видела бы ты, каким он становится, стоит
ему только остаться со мной наедине! По-моему, он никогда меня не
простит, – тихо заметила Виктория.
– Чепуха, – твердо возразила Оливия, но про себя
подумала, что сестра права. Отец был куда молчаливее, чем обычно, а Виктория
держалась покорно, почти приниженно.
Никому не противоречила, никуда не выходила, почти не
интересовалась суфражистками и не бегала на собрания. Рана, нанесенная Тоби
Уиткомом, все еще кровоточила, и девушка потеряла былую уверенность и любовь к
авантюрам. Всего два месяца назад, отправляясь в Нью-Йорк, она готова была
завоевать весь мир, а вернулась разбитая и опустошенная. Оливии оставалось
ждать, пока сестра и отец снова станут прежними. Она знала, что когда-нибудь
это произойдет, а пока следовало стоически выносить свалившиеся на нее тяготы.
Единственным светлым пятном во мраке было обретение прежней близости с
Викторией, и Оливия была счастлива хотя бы этим. К счастью, новости о падении
Виктории пока не достигли Кротона.
Они поужинали и, как обычно, легли рано. Оливия выбрала в
библиотеке книги для себя и сестры да так и заснула, не дочитав страницы. Ночью
она открыла глаза и поспешно выключила свет. В камине все еще догорал огонь, и
Оливия снова было задремала, но тут же встрепенулась, услышав тихий стон. Нет,
кажется, все спокойно. Дремота постепенно убаюкала ее, но тут внезапная
кинжальная боль пронзила внутренности. Девушка задохнулась и, судорожно втянув
в легкие воздух, потянулась к сестре и схватила ее за руку. И тут же
сообразила, что Виктории плохо. Она, как всегда, чувствовала ее боль, как свою,
но стоило проснуться, и все сразу стало ясно. Перед глазами плыло искаженное
лицо Виктории, схватившейся за кроватный столбик. Девушка судорожно подтянула
колени к груди и едва выговаривала слова. Оливия в ужасе склонилась над
сестрой.
– Что? Что случилось?
Они и раньше ощущали боль друг друга, но никогда так остро,
и теперь Оливия понимала, какие муки приходится терпеть Виктории. Она не знала,
в чем дело, но, откинув простыни, увидела, что на постели расплывается кровавая
лужа.
– О Боже… Виктория… скажи хоть слово!
Ночная рубашка сестры тоже была в крови. Кровь, казалось,
была повсюду. Как ее много! Лицо Виктории было белее бумаги, но она впилась
ногтями в руку сестры.
– Не… вызывай доктора, – пробормотала она.
– Почему?!
– Не надо. Помоги… в ванную…
Оливия, не зная, чем помочь, буквально отнесла ее в ванную,
оставляя за собой багровый след. Виктория бессильно повалилась на пол, корчась
в муках, и неожиданно тонко вскрикнула. Оливия лихорадочно оглядывалась в
полной уверенности, что сестра умирает.
– Да скажи хоть, в чем дело, – умоляла она, –
иначе я пошлю за Берти и доктором.
– Я беременна, – выдавила сестра и снова забилась
в судорогах.
– О Боже! Почему ты мне не сказала?
– Не могла себя заставить, – заплакала Виктория,
извиваясь от боли.
– Что мне делать?
Оливия опустилась на колени, молясь, чтобы сестра не истекла
кровью. Должно быть, всему виной сегодняшнее падение с лошади, а может… может,
повторяется история матери? Но об этом страшно даже подумать, да и не время
сейчас предаваться размышлениям. Оливия вдруг испугалась, что Виктория сейчас
умрет, прямо здесь, на ее руках.
– Я должна позвать кого-нибудь, Виктория. Пожалуйста,
позволь мне.
