– Если это правда, значит, со временем мы все поймем. И
ты тоже. Ну а сейчас остается…
Чарлз философски улыбнулся и пожал плечами. Он готов принять
ее такой, какова она есть: красивая молодая женщина, волнующая его до глубины
души, хотя и не любит его. Но она еще совсем юная и рано или поздно забудет
своего Тоби. И воспылает желанием к человеку, за которого вышла замуж. Вот
тогда настанет его час.
Глава 15
Их медовый месяц оказался совсем не таким, как надеялся
Чарлз. Отношение Виктории к мужу не претерпело никаких изменений. Она
по-прежнему обращалась с ним как с посторонним человеком.
Супруги прибыли в Европу двадцать шестого июня, а два дня
спустя молодой сербский националист Гаврило Принцип убил племянника императора
Австро-Венгрии эрцгерцога Франца Фердинанда и его жену. Трагедия произошла в
городке Сараево и сначала казалась инцидентом исключительно местного значения,
но вскоре в Европе начались волнения. Виктория и Чарлз в это время жили в
Лондоне, в отеле «Кларидж». Виктория больше интересовалась маршем суфражисток
на Вашингтон и их требованиями предоставить женщинам избирательные права, чем красотами
столицы. Даже среди лондонских друзей Чарлза нашлись несколько суфражисток, и
Виктория с головой погрузилась в дела защитниц прав женщин. Но ее заветное
желание навестить в тюрьме мать и дочь Панкхерст не исполнилось. Чарлз
решительно воспротивился столь экстравагантной прихоти. Он не желал, чтобы его
жена связывалась с арестантами. Последовала довольно бурная ссора, но Виктории
пришлось сдаться. Чарлз, обычно снисходительный, на этот раз был неумолим.
– Но я переписывалась с ними, Чарлз! – едва не плакала
она, как будто это что-то могло изменить.
– Если хочешь поклониться своим кумирам – ради Бога. Но
никаких визитов в тюрьму. Тебя включат в черный список и выбросят из Англии.
– Но это абсурдно! У здешних властей взгляды куда
шире, – наивно возразила Виктория.
– Прости, но я почему-то сомневаюсь, – отрезал
Чарлз.
Последнее время он находился в постоянном раздражении, и оба
знали почему. Все его попытки наладить семейную жизнь, сделать их брак
действительным не только на бумаге потерпели крах. К тому времени как они
оказались в Париже, Виктория содрогалась от омерзения каждый раз, когда он
прикасался к ней. Она сама не понимала, почему так ведет себя. Все происходило
на чисто подсознательном уровне. Она просто не хотела, чтобы какой-либо мужчина
дотрагивался до нее, не желала испытывать те чувства, что пережила раньше, и
наотрез отказывалась иметь детей. Она так и заявила мужу, и тот заверил ее, что
можно принять определенные предосторожности. Чарлз даже посетил аптеку, но все
оказалось ни к чему. Каждый вечер, в постели, стоило ему подвинуться ближе, как
она начинала трястись и плакать. И хотя Чарлз старался быть с ней нежным и
заботливым, терпение его истощалось.
– Почему ты заранее не предупредила, что будешь вести
себя подобным образом? – набросился он на нее как-то ночью в парижском
отеле. Как бы сильно он ни хотел ее, не мог он заниматься любовью с женщиной,
которая сжимается от страха при виде его. Он чувствовал себя насильником и
боялся, что скоро станет импотентом.
– Я не знала, что так будет, – призналась
Виктория, всхлипывая.
Вся окружавшая их роскошь оказалась ни к чему, а романтика
Парижа оставляла Викторию равнодушной. Она не хотела оставаться с мужем наедине
в гостиничном номере. В голове у нее была одна политика, суфражистки и
демонстрации. Чарлзу начинало казаться, что муж ей ни к чему.
– С Тоби все было совсем по-другому! – неожиданно
выпалила она, и униженный до крайности Чарлз вылетел из номера и отправился
бесцельно бродить по Парижу.
Когда он вернулся, жена долго извинялась и искренне
старалась загладить неосторожное оскорбление. И Чарлз не смог устоять перед
юным, чувственным, возбуждающим телом. Он потянулся к ней, но она тут же
съежилась, охваченная отвращением.
– Ты не забеременеешь, Виктория, – прошептал он в
порыве страсти, но даже в судорогах мощного оргазма не чувствовал ответной
реакции. Она лежала под ним как мертвая, и ничто не могло ее оживить.
– Я не доктор и не волшебник, – наконец в отчаянии
пробормотал Чарлз. Никогда еще он не попадал в столь ужасное положение:
женщина, которую он хотел, оказалась настоящей ледышкой. Эта пытка продолжалась
неделями, и Чарлз все больше мрачнел.
Оливия регулярно писала, и Виктория, казалось, только и жила
ожиданием очередного письма. Это да еще суфражистское движение стали смыслом ее
жизни, остальное значения не имело. Она веселела только в женском обществе, и
Чарлз начинал подозревать, что она из тех, кто не питает пристрастия к
мужчинам. Возможно, в этом заключается вся проблема. Что за кошмар устроил ему
Эдвард Хендерсон? Нашел наивного глупца и подсунул это сокровище? Чарлзу не
хотелось думать, что мотивы Эдварда были именно таковы, но факты говорили сами
за себя.
Оливия писала, что у них все хорошо. Лето выдалось необычайно
жарким, отец здоров, а Джеффри наслаждается каждым днем, проведенным в Кротоне.
Он прекрасно ездит верхом и не озорничает. Оливия подумывала купить мальчику
новую лошадь, которую можно оставить в Кротоне. Каждый раз, приезжая погостить,
Джеффри сможет выезжать на прогулки. Чип тоже процветает, сжевал всю мебель и
прогрыз дорожки на коврах в ее спальне.
Она надеялась, что зять с сестрой счастливы и довольны и что
несчастный случай в Сараево не нарушит их планов. Они тоже слышали новости, но
надеются, что конфликт не затронет Европу. Австрийцы, несомненно, обозлены, но
весь мир отнесся к убийству без особого интереса.
Чарлз полностью разделял мнение свояченицы, хотя на
последней неделе июля, когда новобрачные отдыхали на юге Франции,
Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Но это никого особенно не удивило.
Печальные вести пришли позже, четыре дня спустя, когда Германия объявила войну
России, а потом, через два дня, и Франции. События разворачивались с ужасающей
быстротой.
В это время супруги были в Ницце, в отеле «Англетер», и
Чарлз решил немедленно возвращаться на родину.
– Но это смешно и глупо, – вскинулась Виктория. Ей
понравилась Франция и не хотелось уезжать. Кроме того, предстояло еще посетить
Италию. – Я не собираюсь менять планы только потому, что какая-то
идиотская страна впала в истерику.
– Эта истерика называется войной. Мы находимся в
стране, которая вот-вот превратится в ад на земле, а с Германией шутить не
стоит. В любой момент можно ожидать нападения. Складывай вещи. Мы уезжаем.
– Я остаюсь.
Виктория скрестила руки и преспокойно уселась на диван.
– Ты рехнулась! И немедленно сделаешь как велено! Он
устал от ее бесконечных капризов и не собирался церемониться.
Они все еще спорили, когда на следующий день германские
войска вошли в Бельгию. На этот раз Виктория присмирела. Наутро они покинули
Ниццу, как раз в тот день, когда в войну вступила Черногория. Европа с каждым
днем все глубже погрязала в клубке взаимных свар и обвинений.
