– К сожалению, не слишком, – пробурчал Эдвард.
Заявление было встречено дружным смехом, и Хендерсон с упреком воззрился на
дочерей, словно предостерегая от дальнейших вольностей. – Вам лучше
поскорее исправиться, юные леди. Эти джентльмены утверждают, что мне необходимо
отправиться по делам в Нью-Йорк на месяц-другой, и если вы обещаете на этот раз
не устраивать переполоха в городе, так и быть, возьму вас с собой. Но при
первой же проделке, – продолжал он, пытаясь различить, какая из дочерей
Виктория, – вы живо очутитесь дома.
– Разумеется, сэр, – преспокойно улыбнулась
Оливия, зная, что предупреждение ее не касается. Правда, отец, кажется, никак
не может понять, к кому обращается, это видно по его лицу.
Но Виктория не собиралась давать никаких обещаний. Глаза ее
загорелись при мысли о желанных переменах.
– Ты серьезно? – с восторгом вскричала она.
– Насчет того, чтобы отослать тебя назад? –
вспыхнул отец. – Абсолютно.
– Нет, я о Нью-Йорке.
Она перевела взгляд с отца на улыбавшихся адвокатов.
– Кажется, да, – признался отец. – Возможно,
мы пробудем там даже два месяца, если они будут продолжать лентяйничать и не
пошевелятся как следует.
– О, пожалуйста, па, – умоляюще пробормотала
Виктория и, захлопав в ладоши, сделала изящный пируэт. – Подумай, Олли,
Нью-Йорк!
Она была вне себя от радости и волнения, и отец почувствовал
себя виноватым за то, что держал дочерей в полной изоляции от окружающего мира.
Девочки уже в таком возрасте, когда следует почаще встречаться с молодыми
людьми, подыскивать женихов, но Эдвард ненавидел самую мысль о том, что
придется расстаться с дочерьми, особенно с Оливией. Она стала ему настоящей
опорой и столько делала для отца. Как он будет обходиться без нее? Они еще не
успели уложить вещи, а Эдвард уже воображал себя покинутым и брошенным.
– Надеюсь, мы будем чаще видеться, Чарлз, когда приедем
в город, – заметил он, пожимая поверенным руки на прощание.
Виктория по-прежнему болтала с Оливией о Нью-Йорке, не
обращая внимания на мужчин. Оливия, в свою очередь, исподтишка наблюдала за
Чарлзом. Тот заверил мистера Хендерсона, что займется его делами, если позволит
Уотсон. Уотсон заверил, что именно так и будет, а Эдвард пригласил Чарлза
заходить к ним домой без всяких церемоний. Чарлз вежливо поблагодарил его и,
уже стоя на пороге, оглянулся и встретился глазами с Викторией. Он совсем не
был уверен, что смотрит именно на нее, но почувствовал странный укол в сердце.
Он при всем старании не смог бы объяснить, отчего ощущает притяжение именно
этой сестры, а не той, хотя был очарован обеими. Он никогда в жизни не встречал
столь изящных и элегантных созданий.
Эдвард проводил адвокатов к машине, и Оливия долго стояла у
окна, глядя вслед отъезжающим, пока они не скрылись из виду. Несмотря на то что
мысли Виктории были заняты предстоящей поездкой, она заметила задумчивость
сестры.
– В чем дело? – осведомилась она.
– О чем ты? – в свою очередь спросила Оливия,
мгновенно поворачиваясь, и направилась к дверям библиотеки, желая убедиться,
что поднос унесли немедленно после совещания.
– Ты выглядишь ужасно серьезной, Олли, – покачала
головой сестра. Они знали друг друга слишком хорошо, что иногда было просто
опасно, а в некоторых случаях невероятно раздражало.
– Его жена погибла на «Титанике» в прошлом году. Папа
говорит, что у Доусона остался маленький мальчик.
– Мне очень жаль, – равнодушно бросила
Виктория, – но выглядит этот Доусон страшным занудой, не так ли? – В
ее мыслях, занятых предстоящими развлечениями и суфражистскими собраниями, не
было места новому знакомому. – Думаю, он невероятно скучен.
Оливия молча кивнула, не собираясь вступать в спор, и
поскорее вошла в комнату, чтобы скрыться от сестры, а когда появилась снова,
Виктория уже упорхнула переодеваться к обеду. Оливия приготовила для себя и для
нее белые шелковые платья с аквамариновыми булавками, принадлежавшими матери.
Она направилась на кухню, где уже хлопотала Берти.
– Ты хорошо себя чувствуешь? – встревожилась она,
заметив необычайную бледность питомицы. День выдался жарким, а Оливия много
ходила пешком.
– Прекрасно. Отец только сейчас сообщил, что мы едем в
Нью-Йорк в начале сентября. Побудем там месяц или два, пока он уладит свои
дела.
Женщины обменялись понимающими взглядами. Обе знали, что это
означает. Придется как следует потрудиться, чтобы открыть городской дом.
– Встретимся завтра и наметим, что нужно
сделать, – продолжала Оливия. – Отец и не подозревает, сколько хлопот
предстоит.
– Ты хорошая девочка, – тихо заметила Берти,
погладив девушку по щеке. «Интересно, чем она расстроена? Глаза уж очень
грустные!»
До этого дня Оливия никогда не испытывала подобных чувств и
сейчас была совершенно сбита с толку и безумно нервничала. Хуже всего, что
Виктория вполне способна проникнуть в ее мысли!
– Ты так много делаешь для отца, – похвалила
Берти.
Она так хорошо знала обеих девочек. И любила… вместе со
всеми их достоинствами и недостатками. Обе милые и добрые, хоть иногда бывают и
очень разными.
– Значит, договорились, – заключила Оливия и
поднялась наверх переодеться. Нужно сделать вид, что все в порядке, иначе
Виктория немедленно разоблачит ее. Между ними никогда не было секретов, они и
не пытались ничего утаить друг от друга. Шагая к огромной комнате, которую они
делили с сестрой, она перебирала в памяти самые банальные вещи.
Но как ни старалась Оливия, она не могла заставить себя
забыть о нем. О темно-зеленых глазах-омутах, в которых отражалась душа
человека, пережившего боль и муки.
Девушка на секунду опустила ресницы и решительно повернула
ручку двери, уговаривая себя вернуться мыслями к новым простыням, которые,
вероятно, понадобятся для Нью-Йорка.
И, вооружившись деланным безразличием, она ступила в спальню
навстречу ожидавшей ее сестре.
Глава 2
В первую среду сентября Донован, шофер Хендерсонов, отвез
Оливию и Викторию в Нью-Йорк. Они ехали в «кадиллаке-турер». За ними в «форде»
следовали Петри и Берти. Они взяли с собой великое множество необходимых вещей,
включая сундуки с постельным бельем и платьями и всем, без чего, по мнению
Оливии и Берти, было невозможно обойтись в приличном хозяйстве, так что
пришлось отправить еще два авто. Виктории было совершенно все равно, что брать.
Она сама упаковала два чемодана книг и газет и предоставила старшей сестре
заботиться об одежде. Ей в самом деле было безразлично, что носить, и она
полностью полагалась на вкус Оливии, которая просматривала все модные парижские
журналы. Сама она предпочитала политические статьи, особенно написанные
суфражистками.
Однако Оливия была серьезно озабочена состоянием дома на
Пятой авеню, в котором два последних года никто не жил, а еще пять лет перед
этим хозяева навещали лишь время от времени. Когда-то он был очень уютным и
гостеприимным, но теперь казался совершенно необитаемым. Отец возненавидел его
после смерти жены, но ведь тут родились Оливия и Виктория, а когда-то и сам
Эдвард был безгранично счастлив в этом доме с Элизабет.
