– Останусь, сколько смогу. Это зависит от сестры.
– От сестры? – удивленно переспросил он, поднимая
брови. – Но почему?
Его как магнитом тянет к ней. Много бы он отдал, чтобы
провести день с этим необыкновенным созданием.
– Она держит оборону в Нью-Йорке.
– Слишком сложно для моего понимания, – пожал
плечами Эдуар.
– И вообще слишком сложно.
– Надеюсь, что когда-нибудь вы мне об этом поведаете.
Теперь он не выпустит ее из виду. И постарается как можно чаще
попадаться на ее пути.
Девушка неохотно поднялась и, морщась от боли в каждой
косточке, направилась в женскую казарму. Ей не хотелось покидать его, но она
свалится, если немного не поспит. К удивлению Виктории, Эдуар и не думал
прощаться и проводил ее до самого входа. Непонятно, неужели ему хочется, чтобы
его видели с ничтожной санитаркой? Однако он казался совершенно невозмутимым.
Всю следующую неделю они постоянно встречались: то в
госпитале, где она поддерживала голову исходившего рвотой раненого, то в
столовой, где им удавалось выпить кофе. Они говорили обо всем, перекрикивая
постоянный грохот и взрывы: о зеленовато-желтых облаках газа, о десятках тысяч
искалеченных, изуродованных и убитых и, как ни странно, о самых обыденных
вещах: о теннисе, яхтах, любви Эдуара к лошадям, приведшей его в Сомюр, и его
учебе в Гарварде. Оказалось, что у них даже есть общие знакомые в Ньюпорте. Но
такие минуты выдавались редко. Чаще они толковали о том, что происходило у них
на глазах.
Иногда он даже заходил в казарму. Прошел месяц, прежде чем
де Бонвиль пригласил ее в замок на ужин, который устраивал генерал для старших
офицеров.
– Прямо в замке? – охнула девушка. Ей совершенно
нечего надеть! Все вещи погибли на «Лузитании», а в ливерпульском магазине
нашлись только повседневные свитера и юбки. Здесь она носила исключительно
форму сестры с крахмальными передниками.
– Боюсь, парижский «Максим» чересчур далеко, –
поддразнил Эдуар. Настоящая женщина! Такая мгновенно способна позабыть о том,
что ежедневно меняла окровавленную одежду и садилась за руль санитарной машины,
чтобы отвезти трупы в импровизированный морг.
– У меня ничего нет, кроме формы, – посетовала
она, польщенная вниманием Эдуара.
Они быстро стали друзьями, но ей и в голову не приходило,
что с его стороны может быть нечто большее. Он старше, намного выше рангом, и
фронт – малоподходящее место для романов, хотя Виктория знала, сколько любовных
историй случается именно здесь. Смерть и страдания часто сближают людей, хотя
некоторые, наоборот, считают разумным не преступать невидимую границу. До сих
пор она считала, что Эдуар следует второму принципу.
– У меня тоже ничего нет, кроме мундира, Оливия, –
заверил он.
Виктория всегда улыбалась, слыша имя сестры. И хотя уже
привыкла к нему, в устах Эдуара оно звучало чем-то чужеродным, напоминая
Виктории о затеянной интриге. Несколько раз она подумывала во всем признаться,
но боялась попасть в беду. Она приехала сюда с чужим паспортом, а в этой стране
действуют законы военного времени.
– Никто не обратит внимания. Я зайду за вами в семь,
когда кончится смена.
Виктории пришлось получить специальное разрешение, чтобы
освободиться пораньше. К счастью, Дидье согласился ее заменить. Пришлось
рассказать ему о приглашении.
– Я все гадал, когда это случится, – одобрительно
заметил он. Виктория нашла в нем искреннего друга. Она ему действительно
нравилась: усердно трудилась, не лгала, не флиртовала, работала сверхурочно,
без жалоб и нытья.
– Мы всего лишь приятели, – возмутилась Виктория.
– Можете так думать, но поверьте мне, вы не знаете
французов.
– Глупости! – фыркнула девушка и помчалась к
палатке, чтобы переодеться в чистую униформу. Единственной данью женственности
в этот вечер были распущенные по плечам волосы. Даже подкрасить губы было нечем
– она не позаботилась купить помаду. Тогда это казалось несущественным, теперь
– стало жизненно важным!
Эдуар заехал за ней на грузовике. Только несколько
любопытных взглядов было брошено в их сторону: в этот час остальные либо
ужинали, либо работали.
– Вы прекрасно выглядите, – восхищенно прошептал
он.
– Вам нравится мой наряд? – кокетливо осведомилась
она, делая изящный пируэт. – Только сейчас прибыл из Парижа. А моя
прическа? Целый час возилась.
– Вы просто чудовище. Неудивительно, что семья решила
от вас отделаться.
– Как вы догадались? – печально вздохнула она,
вспомнив о муже и пасынке. Но правду говоря, Виктория ничуть по ним не скучала.
Ни разу не затосковала, с тех пор как лопала сюда.
– Сестра вам пишет?
– Да, я получила два письма и успела ответить. Только
вряд ли она поймет меня. Нужно своими глазами увидеть, что здесь творится,
иначе все слова покажутся напыщенными и высокопарными.
– Тут вы, пожалуй, правы, – согласился Эдуар.
Они остановились во дворе замка, и Виктория, нервно
пригладив волосы, шагнула на крыльцо.
Кроме нее, за столом были всего две женщины: хозяйка замка,
живущая в маленьком коттедже садовника, немолодая графиня, годившаяся ей в
матери, очень милая и вежливая, и жена одного из полковников. Тот вот уже много
месяцев не мог вырваться в Лондон и позволил ей навестить его.
Ужин был неофициальным и проходил в узком кругу, разговоры в
основном велись о войне и галицийской кампании, печально известной своими
жертвами и жестокостью. Более миллиона поляков полегло в борьбе с немцами, и
это показалось Виктории невероятным, хотя она тут же сообразила, что за это
время, возможно, видела более тысячи трупов. Мужчины были чрезвычайно учтивы с
ней, все превосходно говорили по-английски, хотя за последнее время и ее
французский намного улучшился. Часов в десять они встали из-за стола, и Эдуар
повез Викторию обратно. Он был в восторге от проведённого вечера и искренне
горд своей спутницей. Та, сама не подозревая, произвела огромное впечатление на
графиню и генерала и сейчас весело болтала с Эдуаром, несмотря на то что где-то
вдалеке опять шел бой. Она успела привыкнуть и к взрывам, и к пушечной
канонаде. Оставалось только молиться о том, чтобы раненых и убитых было
поменьше.
– Чем все это кончится? – тихо спросила она, когда
Эдуар подъехал к казарме. Он не дал ей выйти из машины. Здесь даже негде было
поговорить: в столовой и на улице, как всегда, толпился народ. Но именно сейчас
как никогда он жаждал быть с ней наедине. Сказать то, о чем молчал все это
время.
– Миром… когда-нибудь, – философски заверил
он. – Но войны отнюдь не улучшают наше бытие. Вспомните историю, начиная с
Пунических войн. В конце концов все остаются в проигрыше.
– Почему бы нам не побежать туда и не объяснить это
немцам? – улыбнулась она, показывая в сторону невидимой линии
фронта. – Избавили бы себя и остальных от кучи неприятностей.
