Четвертого июля, в День независимости, они, стоя на причале,
смотрели фейерверк. Дом, арендованный Чарлзом, оказался очень уютным, и,
проведя с семьей весь июль, Доусон первого августа вернулся к работе. Правда,
он неизменно приезжал по выходным, и Оливия уже с пятницы начинала сгорать от
нетерпения. Она и Джефф прекрасно уживались вдвоем, и мальчик никогда, даже
наедине, не проговорился и не назвал ее настоящим именем. В одиннадцать лет он
уже был достаточно умен, чтобы понять: о некоторых вещах лучше вообще не
упоминать.
Они подолгу гуляли по берегу, пили чай с друзьями, бывали в
яхт-клубе, собирали раковины, делали коллажи для Чарлза и даже как-то
смастерили матросский амулет, усаженный крохотными ракушками. Оливия щедро
делилась с Джеффом своей любовью, нежностью и талантами. И Чарлз, приезжая в
Ньюпорт, неизменно понимал, что стоило отправиться в такую длинную поездку,
чтобы увидеть их счастливые, довольные лица.
– Не знаю, как мне удается выжить без вас целую
неделю, – сказал он как-то после ужина. Дни и в самом деле казались ему
бесцветными и пустыми, а дом – одиноким и заброшенным. Он оживал только рядом с
женой.
– Как я жил до нашей встречи? – вздохнул Чарлз,
целуя ее. Они стояли на балконе спальни, залитые лунным светом. Ночь выдалась
изумительной, тихой, теплой и звездной, и он хотел жену с новой силой, хотя они
только что сплетались в страстных объятиях. Чарлзу нравилось прижимать жену к
себе, тихо говорить о пустяках и просто быть рядом. Но едва они вернулись в
спальню, как он не смог устоять перед ее чарами. Весь первый год она держала
его на расстоянии и вздрагивала при одном прикосновении. Но сейчас она
воспламенялась от одного взгляда. И всегда была бесконечно чувственной, просто
он не сразу сумел ее разбудить.
Все переменилось с той минуты, как Чарлз признался себе, что
любит ее.
Этой ночью, когда они лежали, тесно прижавшись друг к другу,
Чарлз бережно гладил ее щеку кончиками пальцев. Теперь он желал от жены лишь
одного, но боялся попросить: слишком хорошо знал ее отношение к этому предмету.
Но, возможно, когда-нибудь Виктория отречется и от своих вольных идей. Она уже
давно не упоминала о суфражистских собраниях, хотя по-прежнему жадно читала в
газетах все статьи военных корреспондентов. Кроме того, она сдержала слово и
бросила курить, и Чарлз прекрасно понимал, какого невероятного усилия это
потребовало. Он заметил также, что Виктория и спит по-другому – свернувшись
клубочком и прижавшись к нему. Раньше она отодвигалась как можно дальше, а
теперь лишь довольно мурлыкала рядом, и это безумно ему нравилось.
Назавтра после его приезда они, как обычно, отправились на
берег и устроили пикник на песке, а по пути домой зашли за покупками. Оливия
потребовала зонтик от солнца, утверждая, что от жары у нее кружится голова.
Джеффу нужны были новые туфли: он так вырос за лето, что едва влезал в старые.
Семейство оживленно переговаривалось, но тут Оливия случайно увидела, как
маленькая девочка выбежала на дорогу за мячом и оказалась между двумя
экипажами. Одна из лошадей испугалась и встала на дыбы. Мать малышки
истерически взвизгнула, но никто не бросился на помощь. Чарлз не успел сделать
и шага, как Оливия метнулась вперед, схватила ребенка и кинулась обратно. Девочке
было не больше двух-трех лет, и Оливия сумела прикрыть ее собой. В это время
лошадь снова опустилась на все четыре ноги и слегка задела Оливию копытом.
Однако она все-таки успела перебежать на обочину, не выпуская ребенка. Волнение
и чересчур яркое солнце сыграли свою роль: перед глазами девушки все плыло, а
от воплей разболелась голова. Лошадей придержали, мать ребенка рыдала, няня
кричала на нее, малышка тоже плакала, а Чарлз, не обращая ни на кого внимания,
ринулся к жене. Джефф не отставал от отца.
– Боже, ты что, решила покончить с собой? –
обрушился Чарлз на нее, еще не успев опомниться. Неужели Виктория не понимает,
как была близка к гибели?!
– Но, Чарлз… ребенок… крошечная девочка…
Жена смотрела на него широко раскрытыми глазами и, казалось,
была в это мгновение так далеко, на другом краю света. С лица ее медленно
сбегала краска. Она слышала все, что он говорил, но внезапно что-то случилось.
И хотя Чарлз продолжал шевелить губами, с языка не слетало ни звука. Он вдруг
посерел и стал уменьшаться в размерах. Оливия недоуменно уставилась на Чарлза,
и он с ужасом увидел, как она пошатнулась и, подобно растаявшему мороженому,
«стекла» на землю. Он едва успел подхватить жену, прежде чем ее голова
ударилась о мощеный тротуар. Чарлз, перепугавшись, позвал на помощь. Он думал,
что копыта почти ее не задели, но, возможно, дело куда хуже!
– Доктора! Пошлите за доктором!
– Что случилось? Что произошло? – спросила
женщина.
– Не знаю, – досадливо бросил Чарлз.
Оглянувшись, он увидел полные слез глаза сына. Чарлз
волновался за жену и не знал, что сердце Джеффа разрывается из-за Оливии. Он не
мог второй раз терять маму!
– Все будет хорошо, сынок, – попытался успокоить
Чарлз, осторожно опуская Оливию на землю и подкладывая ей под голову пакет с
туфлями Джеффа. Она была в глубоком обмороке.
– Нет, папа, она умерла, – заплакал мальчик.
Вокруг плотной стеной стояли люди, и Чарлз, опустившись
перед женой на колени, напрасно просил их расступиться, уверяя, что ей нечем
дышать. Наконец появился доктор. Он велел перенести больную в ближайший
ресторан и положить на банкетку.
Осмотр ничего не дал. Ни единого синячка, ни шишки; судя по
всему, у нее не было сотрясения мозга, но в сознание женщина не приходила.
Доктор растер ей запястья, обложил льдом затылок и виски. Наконец она медленно
открыла глаза и, увидев обезумевшего Чарлза, спросила, что произошло.
– Ты спасла девочку, дура несчастная, и едва не погибла
под копытами лошади, – прошипел он, обуреваемый яростью, ужасом и едва не
падая от облегчения. – Неплохо бы, если бы ты проявляла свой героизм
где-нибудь в другом месте, любимая, – выдохнул он, целуя ее руку.
Джефф поспешно вытер глаза, стыдясь своих слез.
– Прости, – едва слышно пролепетала она, скосив
глаза на доктора. Тот послушал ее сердце и удовлетворенно кивнул. Ничего
страшного, хотя…
Он спросил женщину, не хочет ли она лечь в больницу. Оливия
наотрез отказалась, но едва встала, как снова едва не потеряла сознание, и
призналась Чарлзу, что ужасно себя чувствует. Он, вне себя от тревоги, снова
уложил ее на банкетку.
– Думаю, вашей жене нужно немного полежать и она придет
в себя. Возможно, это тепловой удар и перенесенное волнение. Если понадобится,
можете позвонить мне вечером, – дружелюбно сообщил доктор и вручил Чарлзу
свою карточку. Чарлз оставил жену с сыном и пошел за машиной. Мальчик со
страхом смотрел на тетку.
– Олли, как ты? – прошептал он.
– Джефф, нет, – взмолилась она, хотя рядом никого
не было. – Помни, что я тебе говорила.
– Знаю… просто я ужасно испугался… мне показалось, что
ты мертвая.
