– Все не так уж страшно, я, пожалуй, сумела бы
повторить, – призналась она, и Чарлз в полнейшем изумлении раскрыл рот.
– Как ты можешь так говорить? – взмолился он,
содрогаясь при воспоминании о пережитом кошмаре.
– Но ведь все было не зря, – возразила она, думая
о драгоценных существах, которым дала жизнь.
– Не уверен, что смогу еще раз вынести такое, –
пролепетал он, садясь на постель. – И сумею ли достойно выдержать все их
проделки? Даже твой отец не мог вас различить!
– Я научу тебя, – уверила Оливия и поцеловала его.
Вернувшаяся Берти подала малышек матери, с тревогой думая о том, что станется с
Оливией, когда вернется сестра. Глупышка собственными руками уничтожила свое
будущее.
Этой ночью в Шалоне-на-Марне в мирный сон Виктории нежданно
вторгся кровавый ужас. Эдуар, подскочив к ней, ударил кинжалом, раз, другой,
третий, и боль была такой нестерпимой, что Виктория вскрикнула, но тут же
поняла, что это Оливия корчится под неумолимым натиском неведомого убийцы,
истекая кровью. Сестра вопила не переставая, визг ввинчивался в уши, пока
Виктория не сунула голову под подушку. И мгновенно ощутила, как ее тело
раздирают чьи-то когти.
Она проснулась вся в слезах, и Эдуар прижал ее к себе,
укачивая, как ребенка.
– Тише, малышка… успокойся… это просто дурной сон.
Сон? Такой живой и яркий?
Виктория, тяжело дыша, растерянно озиралась и вдруг поняла,
что лежит на мокрой простыне и боли продолжаются. Чья-то невидимая безжалостная
рука медленно скручивала внутренности, словно выдавливая из ее живота тяжелое
бремя.
– Не понимаю, что со мной… – прошептала она, и Эдуар,
вскочив с постели, поспешил зажечь лампу. И отшатнулся. Она лежала в луже воды
и крови, беспомощно обхватив руками чрево.
– Ребенок просится на свет?
Виктория кивнула, и Эдуар принялся поспешно одеваться.
– Пойду за доктором.
– Нет… не надо… не оставляй меня, – попросила она,
сжавшись от страха. Слишком свежо было в памяти пережитое. Виктория смертельно
боялась родов. Ей казалось, что только присутствие Эдуара заставит смерть
отступить.
– Без него не обойтись, Оливия. Я не знаю, как
принимать роды. Привык иметь дело исключительно с лошадьми.
– Пожалуйста, не уходи, – заплакала она, но тут же
очередная схватка заставила ее вскрикнуть. – Он сейчас родится… уже
выходит… я знаю…
Она была вне себя от паники и огромными безумными глазами
неотрывно смотрела на него.
– Милая, позволь мне хотя бы позвать на помощь… Квинар
– наш лучший хирург… он обязательно согласится прийти и приведет сестру.
– Мне они не нужны, – пропыхтела она, вцепившись
железной хваткой в его руку. – Только ты… ты один…
Дыхание у нее на минуту перехватило, но она так и не
отпустила Эдуара.
– Мне снилось, что Оливия рожает.
Даже в такой момент она думает о сестре!
– Это единственное, что она не может сделать за тебя,
любимая. Ни она, ни я. Но мне хотелось бы принять на себя твою боль.
Эдуар опустился на колени и притянул ее к себе. Очевидно,
мучения ее могут продолжаться часами, и кто знает, чем все кончится? Нет,
доктор нужен непременно.
Он попытался натянуть рубашку, но Виктория не позволила.
– Он движется, Эдуар, я чувствую… движется!
Она ощущала невыносимое давление и боль, и Эдуар смертельно
перепугался при виде крови. К несчастью, в эту ночь в домике никто, кроме них,
не ночевал. И он не мог воспользоваться полевым телефоном, чтобы вызвать доктора.
– Я скоро вернусь, – попытался он объяснить, но
Виктория уже не слушала. Ему ничего не оставалось делать, кроме как сидеть
рядом и ждать.
А в это время в Нью-Йорке у Оливии снова началось нечто
вроде схваток. Она позвала Чарлза, и тот, делая вид, что падает в обморок,
взмолился:
– Господи, только бы не тройня!
Берти быстро его разуверила, объяснив, что такие
послеродовые боли в порядке вещей. Оливия закрыла глаза и задремала. И увидела
во сне сестру.
– Эдуар… пожалуйста! – жалобно вскрикнула Виктория
и, сев, подвинулась к самому краю. Он недоуменно смотрел на возлюбленную.
– Мне нужно тужиться, – выдохнула она, и, хотя не
знала, что делать, какая-то неизвестная сила вела ее.
– Держись за меня, – велел Эдуар, и она немедленно
повиновалась, пытаясь вытолкнуть мешавшее ей чужеродное тело. Эдуар приказал ей
лечь на спину и упираться в него ногами. Виктории сразу стало легче. Она
проделала это несколько раз, и наконец, когда она снова напряглась, он увидел
светлую прядь волос.
– О Боже! – охнул Эдуар. – Виктория… он
сейчас выйдет! Еще немного!
Две минуты спустя на постели лежал их требовательно вопивший
сын. Эдуар с величайшей осторожностью поднял мальчика и показал матери.
– Только посмотри на него! – воскликнула Виктория,
не в силах поверить, что все так быстро закончилось. Ее чудесный малыш! И так
похож на отца! – Он так прекрасен! О, я люблю тебя, – прошептала она,
обнимая Эдуара. По его щекам катились слезы. Господь послал им свое
благословение, и в этой обители тоски, боли и смерти их посетил ангел.
– Он самое красивое создание на свете, если не считать
его матери, – почти всхлипнул Эдуар. – Я так люблю тебя, Виктория,
гораздо больше, чем ты способна представить.
Он положил мальчика на грудь матери и принес воды и чистые
полотенеца. Подумать только, всего за час на свет появился его сын!
– Как мы назовем его? – спросил Эдуар, невероятно
гордый тем, что сумел заменить и доктора, и акушерку.
– Ты настоящий герой, – улыбнулась она и смущенно
добавила: – Прости, что струсила… просто все было так неожиданно и ужасно
быстро…
И очень больно. Ребенок был на удивление большим, но все
прошло куда легче, чем она ожидала. Виктория постоянно опасалась, что роды
будут мучительно долгими и ее ждет та же участь, что постигла ее мать.
– Слава Богу, хоть не близнецы, – облегченно
вздохнула она.
– Наоборот, очень жаль, – возразил Эдуар с видом
счастливого отца. Он закурил и предложил ей папиросу, но Виктория отказалась.
Она все еще не пришла в себя и должна кормить ребенка.
Эдуар снова, в который раз напомнил себе, что ее необходимо
как можно скорее отправить домой. Здесь не место для ребенка. Он улыбнулся и,
пригладив непокорные черные волосы, покрепче укутал мать и сына в армейское
одеяло.
– Так как зовут будущего барона? – допытывался он,
и Виктория задумчиво нахмурилась.
– Как насчет Оливье Эдуарда – в честь моей сестры, отца
и тебя? Кажется, никого не забыли, если не считать Чарлза, хотя вряд ли ему
этого захочется.
