Худой высокий индус с щёточкой жёстких усов над смешно оттопыренной верхней губой приветливо улыбался сталкеру. Ромеро очень хотелось воспроизвести сейчас какой-нибудь оскорбительный интернациональный жест, но мешали проклятые зажимы. Плевать в злорадно лыбящегося придурка также было совершенно бесполезно, прозрачный купол над головой не имел никаких отверстий.
— Улыбайся-улыбайся, цветной ублюдок… — глухо проговорил сталкер, не узнавая собственный окончательно осипший голос. — Я и до тебя со временем доберусь…
Улыбающаяся физиономия индуса тут же исчезла, и на её месте возникла постная рожа главного изувера. Профессор внимательно посмотрел на лежащего в расслабленной позе Ромеро, после чего в саркофаге стало происходить нечто ужасное.
Какие-то маленькие блестящие механизмы, на которые сталкер поначалу не обратил внимания, с тихим жужжанием ожили. Из правой стенки просторного кокона выдвинулся изящный манипулятор, с кончика которого сорвался тонкий язычок красного лазера. Язычок легко коснулся грудной пластины бронежилета, вскрыв его словно консервную банку. Второй манипулятор, выдвинувшийся слева, проворно убрал кевлар, под которым находилась обнажённая взмокшая от страха грудь подопытного.
Ромеро грязно выругался. Казалось, всё происходило не с ним, а с кем-то другим, с дебилом-неудачником из дешёвого фантастического боевика. С тем самым парнем, который показывает в начале фильма главному герою фотографию жены с маленьким сынишкой. После подобной сопливой сцены зрителю сразу же становится ясно, что второстепенный персонаж отныне не жилец.
Красный лазер зловеще завис над обнажённой грудью, второй манипулятор нырнул куда-то в сторону и тут же поспешно вернулся, сжимая в маленькой металлической лапке светящуюся продолговатую штуку, похожую на большой кусок янтаря.
Ромеро неистово задёргался в этом жутком сюрреалистическом гробу. Красный лазер пошёл вниз, но неожиданно замер в каких-то нескольких миллиметрах над кожей.
Яркий свет вокруг мигнул и погас, затем снова включился, но на этот раз сделавшись более тусклым.
— Приближается выброс! — закричал кто-то, стремительно пробежав мимо саркофага. — Сбоит энергоснабжение, немедленно задействовать резервный реактор…
Свет снова мигнул. Прозрачный купол над головой ушёл в сторону, пластиковые зажимы со щелчком отстегнулись, не веря своим глазам, Ромеро осознал, что свободен.
Сталкер тяжело перегнулся через высокий бортик люльки, вываливаясь наружу.
В тусклом красном свете заработавшего аварийного освещения он смог разглядеть мечущиеся по лаборатории фигуры.
— Операционный бокс разблокировался! — истошно крикнул на вполне приличном русском усатый индус.
Тем временем вскочивший на ноги Ромеро не зевал, отпустив ненавистному вивисектору мощный пинок под тощий зад. Индус словно теннисный мячик, выпущенный из вакуумной пушки, врезался головой в ближайший монитор. Во все стороны полетели искры, запахло палёной изоляцией. Ромеро был готов рвать выродков голыми руками. Лаборатория, озарённая алым зловещим светом, наполнилась едким вонючим дымом.
— Перегрев резервного реактора… — монотонно произнёс усиленный динамиками механический голос. — Экстренное отключение через сорок секунд…
Ромеро бросился к выходу. В приоткрытых стеклянных дверях мелькали чьи-то тени, он уже почти выскочил в переполненный бегущими людьми коридор, когда Зона вздохнула.
Острая игла беспощадно впилась в затылок.
Сталкер сделал ещё один шаг, а затем упал, успев увидеть, как на пол валятся толпящиеся в коридоре нелюди в белых халатах.
«Славно поохотился на зомби, дурак», — в очередной раз грустно подумал Ромеро, погружаясь в вязкое болезненное ничто.
Глава одиннадцатая. Разведка боем
НИИ «Агропром»
— Ну, батюшка, признаться, не ожидал я от вас такого! — зло прошипел на ухо пастырю Степан. — Если бы не видел вас собственными глазами в деле, ни за что бы не поверил, что вы мастер восточных единоборств. Что с вами случилось?
— Стряслось, — вздохнув, согласился отец Иоанн. — Только не со мной, а с тобой.
— Не понял, — машинально ответил Чадов, хотя на самом деле он догадался, о чём сейчас пойдёт речь.
— Ты, парень, попал под влияние контролёра, — объяснил суть происходившего с журналистом Опрокидин.
— Не может быть! — присвистнул молодой человек.
— Точно, уж поверь. Я это сразу почуял, вот и решил тебе помочь. А для этого мне надобно было собрать все силы, чтоб не позволить твари окаянной полностью овладеть твоим разумом и уничтожить тебя как личность. Потому и сдался в самом начале боя.
— Только поэтому? — ехидно поинтересовался Степан.
— Исключительно! — твёрдо ответствовал батюшка. — А ты что думал, струсил поп, да?
— Ну-у, — протянул журналист. — Этот ваш пацифизм…
— Не юродствуй! Агрессивность не является нормальным состоянием для бойца. Настоящий боец должен быть холоден рассудком во время боя и обязан мыслить трезво. Заповедь о щеке (когда надо подставить вторую, если тебя ударили по первой) не должна низводиться до дилетантизма. Как сказал Гете: «Бог в мелочах — дьявол в крайностях».
— Неужели вы не могли остановить меня ещё до того, как…
Он не договорил, но Опрокидин понял и покачал головой.
— Не смог. Уж больно могучей оказалась тварь. Но ты не кори себя. Это Зона, сам знаешь. Здесь мы все на войне. А в бою всякое иногда случается…
Чадов кивнул. Но на душе всё равно было муторно.
Побитый Степаном Султан всё-таки сдержал слово и не только отпустил пленников восвояси с оружием и всей экипировкой, но и выделил в их распоряжение небольшой отряд из десяти человек во главе с уже знакомым «крестоносцам» «рефери», которого в миру звали Ряхой. Отчего такая кличка прилепилась к в общем-то довольно высокому и приятному лицом молодому мужику, было непонятно. Журналист не стал приставать с расспросами, полагая, что если проводник захочет, то расскажет сам. Но не до рассказов сейчас было. Следовало с наименьшей кровью пересечь обширную территорию НИИ «Агропром» и прорваться на локацию «Янтарь», где они договорились соединиться с остальными «крестоносцами» и где им предстояло наказать полоумных «грешников».
Несмотря на оптимистические предсказания оракула-бюрера, что с Нюшкой всё в порядке и она пока жива и здорова, Чадов сильно переживал. Никогда бы не подумал, что может так волноваться из-за чужого ребёнка.
Он вырос единственным чадом в семье, окружённый всеобщей заботой, переходящей в поклонение и обожествление, потому не знал, каково оно — делить родительскую любовь с кем-то ещё. По молодости и по образу жизни, не стыковавшемуся пока с понятием семейного очага, о том, чтобы завести собственных детей, парень пока не задумывался. Хоть мать, созваниваясь со Степаном и приезжая к нему в гости (сам Степан в последнее время редко вырывался в родной Харьков), постоянно донимала его болезненным для неё вопросом: ну, когда же, когда Стёпа осчастливит их с отцом внуком или внучкой? Молодой человек отделывался обещаниями в духе «как только, так сразу», но решительных шагов пока не предпринимал.
