Лицо у преподобного Патрика вытянулось.
Я ОТ РОЖДЕНИЯ НЕМОЙ
Вот что было неровно выведено на куске жёлтой, не очень качественной бумаги.
Когда оруженосцев благородных рыцарей приволокли в мрачный тёмный монастырь, Гийом со всей очевидностью осознал, что их весёлая песенка окончательно спета. Из подобных мест никто не выходил живым, по крайней мере Гийому такие счастливчики не были известны.
Попадая в лапы церкви, ты уже не мог вырваться на волю. Даже если и не был виновен, святые отцы всё равно выведут тебя на чистую воду, заставив признаться во всех семи смертных грехах. Да так заставят, что с ходу придумаешь ещё с десяток.
Однако каково же было удивление Гийома, когда из отворившихся со зловещим скрипом ворот вышел странный лохматый мужчина в оборванной одежде и, повернувшись к монастырю, гневно потряс над головой кулаком, издав нечленораздельное «ы-ы-ы-ы».
Более странную сцену было трудно себе представить.
Но рассмотреть удивительного незнакомца как следует не удалось, ибо монахи пинками загнали пленников во двор монастыря.
В последний раз лязгнули за спиной ворота. Путь к такой желанной свободе был отрезан, возможно, навсегда.
Мелоун, не сдержав чувств, горько разрыдался, и пленившие их монахи посмотрели на грешника с одобрением, ибо, судя по всему, бедолага уже каялся в своих прегрешениях без весомых аргументов святых отцов в виде всевозможных пыточных устройств, призванных вразумить заблудшую душу.
Спящий на ходу Бертольд по-прежнему нёс в руках круглую ёмкость с гомункулусом, к которой монахи боялись прикасаться под страхом смерти.
Йорик же был до неприличия весел, казалось, произошедшее его отнюдь не пугало, словно являлось безобидной шарадой.
– Допрыгались! – удовлетворённо констатировал он, с удовольствием разглядывая перекошенные физиономии оруженосцев.
– Это ты виноват! – пуще прежнего зарыдал Мелоун. – Если бы не ты, мы никогда не смогли бы поддаться искушению заработать на тебе кругленькую сумму.
– Дьявол обитает в деньгах! – жутким голосом изрёк гомункулус. – В золоте и серебре! Вас обуял грех стяжательства, за что вы трое… хотя нет, пожалуй, двое и поплатились.
Несший Йорика Бертольд не был соучастником жуткого преступления, а попал в скверную историю по чистой случайности, и Мелоун с Гийомом страшно завидовали витающему неизвестно где старику, разом совершая ещё один смертный грех.
Услышав о дьяволе, монахи не на шутку переполошились и поволокли пленников прямо в пыточную преподобного Патрика.
– Просто удивительный день, щедрый на неожиданные сюрпризы! – обрадовался епископ при виде новых пленников. – Кто эти люди, брат Флавий?
Брат Флавий (тот самый могучий предводитель монахов) грозно набычил наполовину обритую голову:
– Мы задержали с поличным гнусных еретиков, отрицающих существование Всевышнего.
– ЧТО?!! – Преподобный гневно повернулся к пленникам. – Это правда?
– Наглая ложь! – гаркнул гомункулус, и епископ при виде прозрачной колбы чуть не лишился чувств.
– КТО?!! КТО посмел пронести богомерзкую тварь в пенаты Божьи?
Монахи смущённо потупились.
– Мы не могли выбросить еретическое отродье, – сконфуженно пояснил брат Флавий, – ибо оно является вещественным доказательством страшного злодеяния.
Преподобный Патрик кое-как взял себя в руки и с отвращением пригляделся к прозрачной ёмкости.
– А я полагал, что мы всех вас истребили ещё во времена Восемнадцатого Крестового похода.
– Вот ещё, – фыркнул Йорик, – нашему роду нет переводу.
Епископ холодно усмехнулся:
– Брат Флавий, кто из этих людей вёл запретные речи?
Персты десяти монахов все как один указали на лучащегося довольством Йорика.
– А при чём здесь эти трое?
– Они соучастники преступника!
– Всё ясно, соучастников в темницу, еретика на пыточный стол.
Демонически посмеивающегося Йорика отобрали у храпящего Бертольда и торжественно унесли в неизвестность пыточных камер старого монастыря.
– Как ты думаешь, как там Йорик? – спросил Гийома Мелоун, когда их вели через угрюмый ночной двор.
– Думаю, держится молодцом, – хмыкнул в ответ Гийом.
– Они будут его пытать?
– Ну, с этим у них возникнет серьёзная проблема, ибо обезглавливание, повешенье и колесование сразу же отпадают, как и дыба. А вот насчёт «Железной девы» я не уверен.
Угрюмо молчащие монахи втолкнули пленников в абсолютно чёрный коридор.
Один из послушников зажёг на редкость вонючий факел, и путь в полную неведомых ужасов неизвестность продолжился, неожиданно закончившись у ветхой на вид, обитой ржавыми железными планками двери.
В замочную скважину вошёл ржавый ключ, щёлкнул замок, и с леденящим душу воем дверь медленно отворилась.
Получив мощные тычки под рёбра, пленники кубарем свалились на усыпанный соломой пол.
С повторным воем дверь стала на место.
Словно окончательный приговор щёлкнул замок.
Бедняги осмотрелись. В маленькое зарешечённое окошко с любопытством заглядывала луна.
– Странно, – проговорил Гийом, изучая карманы безучастного ко всему Бертольда. – У нас деньги монахи отобрали, а у старикана всё на месте.
– Видимо, постеснялись грабить немощного дедушку, – высказал предположение Мелоун, недоверчиво рассматривая лежащего в углу на охапке соломы человека.
– Думаешь, у этих мерзавцев есть совесть?
– Тише! – пробормотал Мелоун.
– А в чём, собственно, дело?
– Там кто-то есть… в углу.
– Кто?
– Не знаю, лежит без движения.
Прислонив причмокивающего во сне губами Бертольда к заплетённой паутиной стене, пленники на цыпочках приблизились к своему зловеще молчащему сокамернику.
Гийом осторожно потянул носом воздух, ожидая услышать запах мертвечины, но вместо этого учуял нечто совершенно противоположное.
– Чувствуешь? – еле слышно прошептал он, жестом останавливая Мелоуна. – Пахнет!
– Чем пахнет? – зашипел Мелоун, словно оголодавший вурдалак.
– Вишнёвым пуншем!
– Врёшь!
– А ты сам понюхай.
Мелоун понюхал:
– И впрямь пуншем пахнет, непонятно.
В свете луны блеснули начищенные до блеска доспехи, и в первую секунду оруженосцы с замиранием сердца решили, что перед ними лежит никто иной, как сэр Бонифаций, неизвестно как угодивший в церковные застенки.
