Она самозабвенно любила Меган и Акси… и потеряла их.
Когда-нибудь и этого ребенка кто-нибудь отберет у нее. Она не могла позволить
такому случиться, должна была это остановить сейчас же, пока сама не оказалась
уничтоженной.
— Ну-с, готовы?
Доктор ворвался в процедурную как вихрь, одетый в
хирургический костюм, зеленую шапочку, с висящей на шее маской.
Хилари казалось, что его перчатки обагрены кровью от
предыдущего аборта.
— Я… да… — прохрипела она чуть слышно, борясь с вновь
подступающей тошнотой и слезами. — А вы меня будете усыплять?
Она ничего не знала об этой процедуре.
— Нет, вам это не нужно. Через пару минут все будет
кончено.
«Что значит „пару минут“? Сколько это займет? Что они будут
делать с моим ребенком?» — думала Хилари.
Сестра поставила ей ноги в упоры и закрепила их ремнями.
Хилари вдруг впала в панику:
— Зачем вы это делаете?
— Чтобы вы не причинили себе вреда.
Сестра собиралась привязать Хилари и руки, но та взмолилась:
— Я обещаю, что ничего не трону… Клянусь… пожалуйста,
не надо.
Процедура очень напоминала средневековую пытку.
Сестра вопросительно посмотрела на врача. Тот кивнул,
надевая маску.
— Расслабьтесь. Это займет совсем немного времени.
Сейчас мы вас от него избавим.
Избавиться от него… Хилари попыталась успокоить себя этим
выражением, но не смогла. Она говорила себе, что поступает правильно, но
внутренний голос вопил, что это убийство ребенка.
Меган и Акси тогда только забрали, их не убили… А то, что
она делает сейчас, плохо, грешно, ужасно…
Хилари почувствовала болезненный укол местной анестезии,
хотела крикнуть, заплакать, попросить сестру подержать ее за руку, но сестра не
обращала на нее внимания, помогая доктору. Вдруг раздался зловещий шум
какого-то аппарата.
— Что это?
Хилари невольно подалась вперед, жгучая боль от укола в
шейку матки не проходила.
— То, что вы и подумали. Вакуумный аппарат. Не
дергайтесь. Через минуту все будет кончено. Считайте до десяти.
Хилари почувствовала, как в нее погружается какой-то острый
металлический предмет. Это было невероятно больно. Никакие пытки Мэйды и
Джорджины не шли с этим в сравнение… и даже грубые тела мальчишек… Это было
ужасно, невыносимо…
Хилари вскрикнула, ей казалось, что мерзкая железка
раздирает ее на части. Стальной инструмент с силой вонзался ей в матку,
раздвигал ее стенки, чтобы можно было выдрать из нее ребенка.
— У вас матка длиннее, чем мы думали, миссис Уокер.
Придется раскрыть ее пошире.
Местная анестезия, похоже, совершенно не действовала, потому
что боль была адская.
Наконец доктор удовлетворенно вздохнул:
— Ну, вот так.
Он что-то сказал сестре. Тем временем Хилари вырвало, однако
сестра была слишком занята, чтобы обратить на это внимание.
Вдруг Хилари осознала, что поступает не правильно, что не
надо было этого делать, что надо оставить ребенка. Борясь с тошнотой, она
попыталась остановить врача:
— Нет, пожалуйста… не надо… пожалуйста… остановитесь!
Но доктор лишь произносил какие-то успокаивающие слова.
Останавливаться было уже поздно. Медики должны были закончить начатое дело.
— Уже почти все, Хилари. Потерпите еще чуть-чуть.
Доктор снова склонился над ней.
— Нет… пожалуйста. Я не могу этого вынести… Не хочу…
Ребенок…
Она была на грани обморока, все ее тело сотрясали
конвульсии.
— У вас еще будет куча детей… Вы молоды. Родите себе
желанного малыша.
Доктор снова попросил ее расслабиться.
Хилари теперь знала, что для нее это означает новые
страдания. И не ошиблась — доктор всадил в нее наконечник вакуумного аппарата.
Ей казалось, что машина поглощает все ее тело до последней унции.
Так продолжалось безумно долго. Наконец наступила тишина.
— Ну вот, скоро я перестану вас мучить, — сказал
врач, и Хилари почувствовала, как он выскабливает то, что в ней еще оставалось,
но ребенка там уже не было…
Двух любимых сестер у нее отобрали, а этого ребенка она
убила сама. Хилари в ту минуту могла думать только об этом. Ею овладело желание
умереть вместе с малюткой. Теперь она была убийцей, подобно своему отцу. Ее
отец убил собственную жену, а она убила собственное дитя.
— Ну вот, теперь порядок, — раздался ненавистный
голос.
Врач и сестра извлекли все свои инструменты. Хилари,
привязанная, не переставала дрожать. Ей казалось, что она истекает кровью, но
ей было уже все равно, она готова была даже умереть и в душе надеялась на это.
— Отдохни немного, Хилари.
Доктор заглянул ей в лицо, похлопал по плечу и вышел,
громыхнув дверью, а Хилари, рыдающая, осталась в процедурной одна.
Вернулись медики лишь через час, вручили ей мокрое полотенце
и перечень рекомендаций. Если бы кровотечение показалось ей слишком сильным,
следовало им позвонить, вообще же нужно было только в течение суток соблюдать
постельный режим. Итак, все закончилось.
Одевшись, Хилари неверным шагом вышла на улицу, поймала
такси, назвала водителю свой адрес и с ужасом поняла, что уже шесть часов
вечера. Она пробыла у врача более пяти часов.
— В чем дело, леди, вы больны?
Хилари выглядела ужасно, это заметил даже таксист, несмотря
на сумрак: под глазами залегли круги, лицо побледнело и осунулось, тело
сотрясал озноб. Она лишь кивнула в ответ и, стуча зубами, произнесла:
— Да… У меня… грипп…
— Сейчас многие болеют, — ухмыльнулся шофер и
подумал, что эта девушка, наверное, очень симпатичная, когда здорова. — Ну
что ж, тогда не будем с вами целоваться.
Хилари попыталась улыбнуться, но не смогла. Ей казалось, что
она уже никогда никому не сможет улыбаться. До улыбок ли ей было? Ведь она
только что убила своего малютку.
Приехав домой, Хилари забралась в постель, даже не
раздевшись, и проспала так до четырех утра. Разбудили ее болезненные спазмы, но
доктор предупреждал о подобных последствиях. Она пережила аборт и знала, что
никогда его не забудет.
В понедельник она, бледная, изнуренная, отправилась в офис и
вернулась вечером с охапкой бумаг. Хилари собиралась с головой уйти в работу,
чтобы забыться и ничего не чувствовать.
Так она и поступила — работала как машина в течение шести
следующих месяцев, потом еще на протяжении года, удивив всех в телекомпании
Си-би-эй. Сотрудники относились к ней с восхищением, но вместе с тем с
настороженностью, никто не хотел следовать ее примеру.
