Разговор пришлось прервать, потому что Меган срочно вызвали
к пациентке.
Вернулась она через два часа, извиняясь за задержку..
— Вот так выглядит мое «свободное время». Иначе не
бывает, поэтому я слишком от больницы не отдаляюсь.
Затем она пригласила Джона к себе на ужин. Меган жила в
маленьком домике, обставленном простой мебелью и украшенном лоскутными
ковриками, купленными у пациенток.
Она приготовила тушеное мясо, и они славно и непринужденно
поболтали о ее юности, родителях и многих других вещах. Было очевидно, что
Меган горячо любит своих родителей и благодарна им за все, что они для нее
сделали, но в то же время ее интересовала семья, в которой она родилась.
— Как ни странно, это меня очень волнует… Улыбчивая,
она выглядела совсем молодо, как студентка. Джон засмеялся и похлопал ее по
руке. Из всех трех сестер Меган производила впечатление самой спокойной, уверенной
в себе и счастливой. Она делала именно то, что хотела.
После ужина Меган на подаренном ей отцом джипе отвезла Джона
в гостиницу. Он с удовольствием проговорил бы с ней еще несколько часов, но
было уже поздно, и Меган надо было возвращаться. В полпятого утра она заступала
на дежурство.
— Мы увидимся с вами первого сентября в
Коннектикуте? — поинтересовалась она. Джон улыбнулся:
— Да, я там буду. Хотя бы ненадолго. Я обещал мистеру
Паттерсону, что встречу вас всех и помогу вам познакомиться.
— Тогда до скорого.
Меган помахала и уехала, а Джон стоял, долго смотрел ей
вслед и жалел, что не может остаться с ней здесь, в горах, навсегда.
Часть V. Встреча
Глава 27
Александра уже упаковала свои вещи и собиралась приняться за
вещи дочерей, когда Анри, столкнувшись с ней в прихожей, схватил ее за руку:
— Я думал, что ты меня поняла. Я же сказал тебе, что ты
останешься дома.
— Анри, я должна лететь.
Она не хотела скандалить С ним из-за этого. Ей надо было
лететь, и он не в силах был теперь ее остановить.
Анри последовал за супругой в их спальню, где на кровати
лежали раскрытые чемоданы, и, с трудом сдерживая бешенство, произнес:
— Почему ты так на этом настаиваешь? Он инстинктивно
чувствовал, что тут замешан мужчина. Иной причины быть не могло.
— Потому что для меня это очень важно.
— Ты мне ничего не объяснила. Почему поездка с матерью
в Нью-Йорк так для тебя важна? Не соблаговолишь ли ты объяснить это?
Глаза Александры наполнились слезами. Анри все лето был с
ней неласков и теперь осложнял и без того трудную ситуацию.
— Я в самом деле не могу этого объяснить. Это касается
событий далекого прошлого.
— В них замешан мужчина?
Анри осуждающе посмотрел на жену. Александре он вдруг
показался очень постаревшим. «Наверное, Анри боится, — подумала
она, — что я увлеклась более молодым мужчиной».
Ей стало жаль его, и, потеряв на мгновение бдительность,
Александра покачала головой:
— Ты зря меня подозреваешь, мужчина здесь ни при чем.
Это связано с моими родителями.
Хотя Александра говорила правду, она не имела в виду графа и
графиню де Борне.
— Но о чем именно идет речь? Изволь мне объяснить.
Вдруг Александра, словно больше была не в силах ему противостоять, опустилась в
кресло и расплакалась. Однако Анри к ней не подошел и не стал ее успокаивать.
По его мнению, она обязана была дать разъяснения.
— Я не могу… это очень трудно сделать… Я сама узнала об
этом недавно.
Александра подняла на него полные тревоги глаза, и Анри
вдруг понял, что дело тут гораздо серьезнее, что два месяца, назад произошло
совсем не то, о чем он думал, когда наказывал жену за «проступки». Чувство вины
на мгновение кольнуло его. Стоя у окна, он ждал продолжения.
— Моя мама… мои родители… они должны были тебе это
сказать… Я должна была тебе это сказать, но я почти ничего не помнила и,
наверное, внушила себе, что это не важно… А теперь думаю иначе…
Анри никак не мог понять, о чем она говорит. Александра
перевела дыхание и наконец решилась:
— Анри, я была удочерена.
Он в изумлении уставился на нее:
— Ты была удочерена? Почему же мне никто не сказал?
Твой отец об этом ни словом не обмолвился.
Александра продолжала. Она собиралась рассказать мужу все,
чего бы это ей ни стоило:
— А до того я была уже удочерена. Мамой и ее первым
мужем.
Александра ждала, пока смысл ее слов дойдет до супруга.
Анри, побледнев, медленно опустился на кровать.
— Ты серьезно? Выходит, ты не родная дочь Маргарет и
Пьера де Борне?..
Это было все равно, как если бы кто-то сказал ему, что
картина Ренуара, за которую он заплатил пять миллионов долларов, фальшивая. Его
прелестная, безукоризненно воспитанная жена оказалась не потомственной
графиней, а неизвестно кем.
Александра кивнула. Она сама была потрясена, когда узнала об
этом от Маргарет, и предполагала, насколько ошеломлен будет Анри.
— И Маргарет вообще не является твоей матерью? —
прошептал он.
— Нет.
Анри хмыкнул:
— Подумать только, а я столько раз расстраивался, что
ты или дети слишком похожи на нее. Тогда кто были твои родители? Ты хоть
знаешь?
Она может быть кем угодно… девчонкой с улицы… с самого дна…
без роду без племени…
От самой мысли об этом ему становилось дурно. В течение
десяти веков его род тщательно следил за чистотой крови, а он женился
неизвестно на ком.
— Я узнала об этом два месяца назад. Но я хотела
поберечь тебя и держала эту новость в секрете. Больше скрывать мне нечего.
Однако Анри ее слова не успокоили. Он гневно поглядывал на
нее, шагая вперед-назад по комнате.
— По мне, уж лучше бы это был мужчина…
— Извини, что я так тебя разочаровала, — грустно
произнесла Александра.
В глубине души она надеялась, что Анри не придаст этому
столь большого значения, примет ее такой, какова она есть. Но вопросы
происхождения были слишком важны для ее супруга, чтобы он мог великодушно
отнестись к подобному сюрпризу. И Александра в этом убедилась. Ее надежды не
сбылись.
— А твои родители? Кто они? Те, настоящие?.. Александра
для храбрости вздохнула поглубже и сказала:
— Моя мама была француженка, я только знаю, что ее звали
Соланж Бертран, она была «простолюдинка», как ты бы сказал. Мой отец
познакомился с ней, когда освободил Париж в составе союзнических войск. Отец
мой был известным актером, его звали Сэм Уокер. Говорят, они были очень любящей
парой. У них родились три дочки, средняя из них — я. А потом…
