Не буду кривить душой: я оторопел. Даже более того, я испугался, испугался до такой степени, что у меня застучали зубы, а когда я хотел сказать ему что-то в ответ, язык прилип к гортани.
С выражением нечеловеческого терпения на круглом лице Рэмон Класус сложил на груди ладони и вымолвил (таким голосом заговорила бы, верно, ожившая сладкая патока):
— Да что вы, в самом деле? Не ссорьтесь, друзья. В конце концов, я вас прекрасно понимаю: смена обстановки, опять же условия тут не самые комфортабельные, да и беспокойства с этим котом… гм. Так что не нервничайте и постарайтесь успокоиться, выпейте вот лучше еще немного этого виски, друзья!
— Какие мы тебе друзья?! — сказал я ему сквозь зубы. То есть хотел сказать. Быть может, даже и сказал бы, не застучи эти самые зубы так, что дробь раскатилась по всей каюте. Но тяжелые складки на лбу Эрккина, кажется, уже начали разглаживаться. Он разжал огромный кулак, брякнул о столешницу всей пятерней и буркнул:
— Ладно. Проехали… Плесни-ка и мне чуток, сосед. А то вон что — до того доспорились, что девчонка от нас сбежала. А еще говорят, будто мы, гвелли, сварливые и злобные! Чем же вы, арранты, лучше, если разве что в глотки друг другу не вцепились.
— Простите, Эрккин, — вежливо, но твердо прервал его Рэмон Класус, — но мне кажется, что мой уважаемый тезка со мной вовсе не конфликтовал. Что же касается глоток, в которые должно вцепляться, то такой градус ссоры невозможен. Кстати, именно в вас он швырнул климат-камерой своего кота, а не в меня, не правда ли? А у меня к тезке никаких претензий. Я могу понять его нервное поведение. В конце концов я допускаю, что он попросту чувствует себя не в своей тарелке, не так ли? Конечно же все мы можем оказаться НЕ ТЕМИ, за кого себя выдаем.
То ли мне показалось, то ли на самом деле — но на этой фразе, самой по себе достаточно странно сформулированной, он многозначительно на меня посмотрел и криво улыбнулся. Я вскочил и прошелся по каюте. От стены к стене. Туда-сюда, раз и другой, с крутыми разворотами на пятках. Я наклонился и взял в руки климат-камеру кота, который продолжал остолбенело сидеть в углу. Я покрутил камеру в руках, снова поставил на пол и, глядя исподлобья, спросил:
— НЕ ТЕМИ, ЗА КОГО СЕБЯ ВЫДАЕМ? Что вы хотите этим сказать, господин Класус? Лично я ни за кого себя не выдаю. Я — пассажир этого ржавого «шалаша», и вам совершенно достаточно знать обо мне только это. Так что не надо! Я выдаю себя за самого себя. Понятно выразился?
— Немножко коряво, но в целом доступно. А раз так, что ж вы так разнервничались из-за моей невинной, по сути, фразы? — подчеркнуто доброжелательно спросил Класус.
— Разнервничался?!
— Да. Я же наблюдаю за вами. Полет длинный, скучный, а вы, признаться, примечательный попутчик. В чем-то даже более интересный, нежели наша зиймалльская соседка. Взять хотя бы вашего кота, ваш лейгумм… Прибор стоимостью восемьсот инфоциклов редко можно встретить у пассажиров таких развалюх. Повторяю, вы очень интересный человек, Рэмон.
— Так, — сказал Эрккин. — Чего-то сегодня Рэм не в духе. Пойду лучше прогуляюсь. Авось развеюсь. А то вы что-то развоевались, прямо как вон там! — И он кивнул на экран, где в очередной раз демонстрировались головокружительные батальные сцены. — Ладно. Вы бы тоже, Класус, не очень языком-то… а то у него дурной характер, у Рэма-то. Ну, не скучайте. Пойду в навигаторскую смотаюсь, гляну, где мы сейчас.
И несносный Пес вышел, топоча ногами так, будто его обувь была и не обувь вовсе, а тяжеленные металлические болванки весом с пол гвелля каждая. Класус посмотрел ему вслед и проговорил:
— А что ж? У гвеллей такой нрав. Вы на него не обижайтесь, ведь у вас с ним, как я вижу, отношения довольно-таки натянутые.
— У… Навязали скотину на мою голову! «Дурной характер»… Чавкает, как жвачное животное в монастырском загоне. Кота пнул… Мех, Мех!
Услышав мой голос, кот высунулся из облюбованного им угла и, подбежав ко мне, принялся тереться об ноги. Класус наблюдал за мной с плохо скрытым любопытством. Не нравится мне этот взгляд, исполненный интереса, и — самое угрожающее — этот интерес может оказаться совсем не праздным. Я вспомнил группу Аколитов, которых видел в помещениях корабля не так давно, и посмотрел на Класуса, одетого в зиймалльской манере. Конечно же он одевается ПО-ИНОМУ. А что мешает ему в обычной жизни облачаться в одеяния боевого Аколита аррантийского Храма?..
Ничто!
Я поднял руку и, коснувшись кончиками пальцев лба, обна-ружил, что на коже выступили крупные капли холодного пота. Храм, Храм!.. Эта могущественная организация далеко распустила свои щупальца, его агенты всесильны и проникают даже в структуры управленческих корпусов Метрополии на территориях Избавления. Предстоятели Храма не подконтрольны Совету Эмиссаров, порой они могут диктовать свои условия даже Палате Предвечных — высшему законодательному органу Аррантидо-дес-Лини, пожизненным членом которого является мой отец. А что, если этот любопытный Рэмон Класус, так ловко назвавшийся моим именем и нацепивший чужую одежду, если этот Класус, бросивший фразу о том, что мы не те, за кого себя выдаем, — если этот Класус ХРАМОВНИК?
Может, спросить об этом напрямик? В конце концов, худшее, что мне грозит — это то, что меня снимут с рейса и отправят назад, на Аррантидо. Но уже не в Плывущий город, не в Галиматтео, а в один из филиалов Храма. Ведь недаром же Предстоятель Астаэр посылал запрос, касающийся меня лично?.. Значит, крепко, серьезно я их заинтересовал с этим Гьелловером, который оказался каким-то там зловещим асахи. Вот обидный парадокс! Вредным элементом оказался князь Гьелловер, а скандал заварился вокруг меня. С чего бы? Только из-за того, что я невольно устроил весь этот переполох. Вряд ли. Да и не сорвал я церемонию вовсе. Нет, тут что-то другое. Асахи… Кто это такой? Такое? Все из-за этого… воскресшего Гьелловера с его странной кровью — красной, липкой. А потом решение отца, посадка на рейс «шалаша», случайное соседство с этим Класусом… Случайное ли?.. Не знаю. Смотрит, смотрит! А быть может, он… способен ЧИТАТЬ мои мысли, которые я тут так наивно перед ним выкладываю? Ведь в штате храмовников есть мощные телепаты, дальонны
[27]
, раскусывающие содержимое человеческого мозга, как лесной зверек — орешек? Может быть, он в самом деле храмовый дальонн?
Неизвестно, сколько еще глупостей, несообразностей и трусливых фантазий пришло бы мне в голову под пристальным, но вполне даже благообразным взглядом этого типа. Но тут он сам нарушил ватную тишину, и все мысли, — и те, что были вполне определенными, и еще не оформившиеся, — завертелись у меня под черепной коробкой в головокружительном хороводе.
— У вас тревожный вид, тезка. Вы меня опасаетесь? Вы думаете, что я вас раскрою?
