Я встал и начал будить Рэма. Самое забавное, что он сам как раз ничего и не подозревает. Нужно подготовить его к этой роли, что ли!..
Но не тут-то было. К нам пришли раньше, чем я успел хотя бы растормошить Ррая, не то что рассказать, в какую переделку мы влетели и кого должны из себя теперь корчить. В дверь постучали, а потом открыли снаружи. Оказывается, накануне я и запереться забыл. На Аррантидо-то дверей никто не закрывает, на Гвелльхаре (где их принято запирать) я не был уже давно. А на Керре меня самого запирали. Вошли трое. Один — уже знакомый сьорд Комаров. Второй стоял у самых дверей, прикрывая выход, и его я особо не разглядывал, а вот третий… О третьем особо. Пухлый мужчина с лицом таким приятным, таким мягким, что не могу и представить, как бы он, к примеру, ругался или вообще говорил какие-нибудь гадости. В нем ни одного острого угла, все сглажено, все закруглено: голова, плечи, глаза тоже круглые и чуть навыкате, как у рэмовского кота (который в тот момент жрал мой завтрак, хвостатая скотина!). Жесты плавные, осторожные, словно он сначала пробует окружающее его пространство на ощупь, а уж только потом в нем продвигается. И голос, когда он заговорил, оказался соответствующим — как мягкое сдобное тесто.
— Доброго вам утра. Вы хорошо говорите на нашем языке? Я могу перейти на аррантский, если вы того пожелаете.
— Пожелаем, — пробурчал я.
Что-то голова побаливает, наверно, после этих зиймалльских пойл всех сортов. Так что и на родных гвелльских языках не все сразу уразумею, не то что на здешнем наречии…
Пухлый перешел на среднеаррантский, старательно выговаривая чужие, тщательно заученные слова:
— Меня зовут Антонен Ы Лакхк, я губернатор территориального субъекта, приписанного к ОАЗИСу номер двенадцать. В переводе на наши географические термины он именуется Средневолжской губернией, со столицей в городе Волгограде. Куда я немедленно вас приглашаю. В самом деле, вас можно понять, наверно, вы и не планировали сразу же выезжать в главный город губернии. Так что предлагаю оставить эту гостиницу и отправиться туда, где вам более пристало бы находиться.
И тут, на последней фразе этого губернатора проснулся Рэм. Не знаю, что услышал бедняга из всех его слов, только он подскочил на кровати, схватился за голову и начал стонать, причем — на местном наречии:
— А… за что? Нет, я понимаю… но у нас еще есть время заплатить по счетам!
— Уважаемый Рэмон, товарищ бретт-эмиссар Высшего Надзора, — Лакхк тоже перешел на родной язык, потом оглянулся и прижал палец к губам.
Честно говоря, тут мне захотелось вынуть «мымру» и завалить всех троих
[44]
. Вовремя опомнился, вспомнил, где нахожусь… А толстый губернатор, время от времени противно покашливая, продолжал:
— Простите, что я вас прямо так, в открытую называю. Но только и вы меня понять должны. Я за вверенную мне губернию радею всем сердцем, душой…
«Ну, — думаю, — теперь пока все органы не перечислит, — не успокоится». Я предложил троице немедленно выйти из комнаты, даже немного подтолкнул их в спины. Они на меня покосились, но ничего не сказали и вышли. Рэм продолжал что-то бормотать на жуткой помеси языков, из которой мне удалось выловить только то, что он совсем не хочет в тюрьму. Ну и каша у него в башке! Сел я рядом с ним и начал объяснять. Показал идентификационный знак этого злополучного типа Класуса… Неожиданно Рэмон развеселился. Правда, у его веселья такой рыхло-истерический привкус, как у моей старухи, когда она хохочет и обещает продырявить себе горло, чтобы не сносить больше такой скотской жизни.
— Так. значит, этот Класус летел на Зиймалль, чтобы инспектировать здешних воров и взяточников, которые находятся ближе к кормушке? — сказал Рэм. — А так как он летел вместе с нами, то конечная цель его командировки находится как раз тут, в Избавленных территориях двенадцатого ОАЗИСа? Возможно, даже в этой… как ее… губернии? Ну и ну! Какие совпадения!
— Старый Халлиом утверждал: нет ничего более закономерного, чем случайность, — говорю. И откуда я все это помню?..
— А кто такой Халлиом? Впрочем, какая разница… Теперь не это важно… Гм… да… раздери Троллоп мои кишки, как говорите вы, гвелли!.. Ну-ка, дай мне немного этого… зиймалльского напитка… Коньяку дай, говорю!
Я заметил:
— Говорят, что арранты быстро спиваются, потому что питие — это не их национальная забава.
— Ишь ты, какие умные слова выучил! Ну, ладно… Значит, они думают…
— Мне кажется, что тот тип, сьорд Комаров, вчера просто обшарил одежку, которую ты снял с Класуса, и нашел знак бретт-эмиссара. Отсюда и весь переполох.
Рэм выпил, и легкий румянец окрасил его щеки. Глаза заблестели веселее. Нет, его можно понять, теперь не нужно платить долг и не требуется жить в этих скотских условиях, а можно вытребовать себе что-то более приличное… Вот только ничто не дается просто так. С какой целью ехал на Зиймалль Класус? Все это должно быть вот в этой штуковине, которая сообщила о принадлежности нашего жмурика к Высшему Надзору! Интересно, умеет ли пользоваться ею Рэм?
— Разберемся, — заявил он. — Уф, ну хоть так все повернулось!
Я не стал убеждать его в том, что теперь наше положение куда опаснее, чем раньше. Что теперь он принужден будет выдавать себя за человека, которого убил. И что нам предстоит понять, с какой целью Класус вылетел на Зиймалль, а иначе мы будем быстро раскрыты, разоблачены. Раздавлены. «Синие» охотно займутся нами, а потом передадут… передадут… Мне никогда не приходилось бывать на Южном полюсе Зиймалля, я слышал только какие-то далекие перетолки о том, что там, на огромном и сплошь покрытом льдом континенте, находится главная пересыльная тюрьма планеты, Антарктический накопитель — громадный изрытый ходами слой льда, глубиной в два километра и размерами десять на тридцать. Здесь давят не тьмой и теснотой, как во многих других тюрьмах, а — пространством и яростным светом. На каждого задержанного — камера триста на триста метров и высотой — от десяти до двадцати. Стены обработаны крепежным средством, цементирующим и спаивающим молекулы льда. Они сплошь пронизаны световодами. Стены термостатичны, они позволяют поддерживать в камерах нулевую температуру: по местным меркам — это когда начинает замерзать пресная вода…
Это — для Рэма. А для меня уже блеснули красные глаза псов-тиерпулов по обе стороны светящейся алой тропы, ведущей в плавильную камеру смертников, камеру атомарного распыления…
Я повернулся к Рэмону и сказал:
— Ну что ж, у меня тоже появился шанс наконец-то пожить по-человечески…
Зиймалльский пункт Волгоград, Избавленные территории ОАЗИСа № 12
— За здоровье дорогих гостей! — провозгласил Антон Иванович Лапшин и поднял тонкий, приятно запотевший бокал.
