Шанталь повернулась на бок и приподнялась на локте. Ее
волосы растрепались, но от этого она не стала менее прекрасной. Некоторое время
она смотрела на Марка молча, потом улыбнулась и, игриво поглаживая пальцами его
грудь и живот, хрипло прошептала ему на ухо:
– Знаешь, я тебя люблю.
Марк пристально всмотрелся в ее глаза.
– Я тоже тебя люблю, Шанталь. Может быть, даже слишком
сильно, но с этим ничего не поделаешь.
Для такого человека, как Марк-Эдуард, это было очень
серьезное признание. Никто из тех, кто его знал, не поверил бы, что он на такое
способен. И в первую очередь Динна.
Шанталь улыбнулась, легла на спину и закрыла глаза.
Марк-Эдуард забеспокоился:
– С тобой все в порядке?
– Конечно.
– Я знаю, что ты запросто можешь сказать и неправду. Я
спрашиваю серьезно: у тебя все в порядке?
На его лице мелькнуло выражение, близкое к панике. Шанталь
улыбнулась:
– У меня все отлично.
– Ты не забыла вовремя ввести инсулин? Недавняя страсть
уступила место почти отеческой заботе.
– Да, я сделала укол, не волнуйся. Ты не хочешь
опробовать новые часы в ванне?
– Прямо сейчас?
– А почему бы и нет? – Она безмятежно улыбнулась, и
Марк наконец расслабился. – Или у тебя на уме что-то другое?
– У меня всегда другое на уме. Но ты устала.
– Для тебя у меня всегда есть силы, mon amour.
То же самое Марк мог сказать и о себе. Они снова занимались
любовью, и десяти лет разницы в возрасте как не бывало. Только в три часа дня
они наконец угомонились и легли рядом.
– Ну что же, этот день прошел не зря.
– А у тебя были другие планы?
– Абсолютно никаких.
– Может, снова пройдемся по магазинам? Марк-Эдуард
любил баловать Шанталь, потакать ее прихотям, ему нравилось просто быть с ней
рядом, восторгаться и упиваться ею. Каждое ее движение, аромат ее духов, каждый
ее вздох возбуждали его, и Шанталь прекрасно это знала.
– Пожалуй, я могла бы соблазниться магазинами.
– Я рад.
Эту поездку в Рим Марк-Эдуард затеял ради нее. Летом ему
придется очень много и упорно работать, а Шанталь будет скучно в Афинах. Но Рим
она любит, Марк-Эдуард это знал и старался возить ее в Рим всегда, когда бывала
возможность, – только для того, чтобы доставить ей удовольствие. Кроме того, он
собирался оставить ее на уик-энд одну и догадывался, что Шанталь будет не в
восторге от этого.
– Что случилось?
Марк обнаружил, что Шанталь внимательно наблюдает за
выражением его лица.
– Ничего, а что?
– Мне показалось, что ты чем-то встревожен.
– Да нет, я не встревожен. – Марк решил, что лучше
покончить с неприятным разговором поскорее. – Просто у меня не очень радостная
новость. Мне придется на пару дней тебя покинуть.
– Вот как?
Глаза Шанталь, казалось, подернулись льдом.
– До отъезда в Грецию я должен заехать на мыс Антиб,
навестить мать и Пилар.
Шанталь села и посмотрела на него с нескрываемым
раздражением.
– И что же ты намерен делать со мной?
– Шанталь, любимая, не говори так, ты же знаешь, что я
ничего не могу изменить.
– А тебе не кажется, что Пилар уже взрослая и может
наконец узнать о моем существовании? По-моему, она уже в состоянии справиться с
потрясением от этого открытия. Или ты все еще меня стесняешься? Я, знаешь ли,
теперь уже не какая-нибудь манекенщица дома Диора, я – хозяйка крупного
модельного агентства в Париже.
Однако Шанталь знала, что в том мире, где живет Марк, это не
имеет значения.
– Дело не в этом. К тому же я не считаю, что Пилар
достаточно взрослая.
Когда дело касалось Пилар, Марк становился на редкость
упрямым, и Шанталь это очень раздражало.
– А твоя мать?
– Это невозможно.
– Понятно.
Шанталь спустила ноги с кровати, босиком пересекла комнату,
по пути схватила сигареты и, остановившись у окна, повернулась и сердито
посмотрела на Марка.
– Знаешь что, Марк-Эдуард, мне уже порядком надоело,
что всякий раз, когда ты навещаешь своих родственников, меня ты отправляешь в
какую-нибудь глушь, с глаз долой.
– Я бы не назвал Сен-Тропез глушью.
Марк тоже начинал сердиться, и в его голосе не осталось ни
малейшего отголоска недавней страсти.
– Ну, и куда же ты собирался отправить меня на этот
раз?
– Я подумывал о Сан-Ремо.
– Очень удобно. Так вот, я не поеду.
– Ты предпочитаешь остаться здесь?
– Нет.
– Шанталь, неужели обязательно начинать все сначала? Я
устал спорить. Более того, я не понимаю, почему этот вопрос вообще возник, если
предыдущие пять лет ты проводила лето без меня на Ривьере и тебя это вполне
устраивало?
– Хочешь знать почему? – Глаза Шанталь вдруг вспыхнули.
– Потому что мне почти тридцать лет, а мы с тобой до сих пор играем в те же
игры, что и пять лет назад. Мне это, знаешь ли, начинает надоедать. Мы играем в
«месье и мадам Дюра» почти по всему свету, но в тех местах, которые
действительно важны – в Париже, в Сан-Франциско, в Антибе, – я должна прятаться
и вообще вести себя тише воды, ниже травы. Так вот, мне это надоело. Ты
рассчитываешь, что весь год я буду сидеть в Париже и, затаив дыхание, ждать
тебя, а потом по твоей команде выползать на свет божий из пронафталиненного
чулана. Марк-Эдуард, так больше продолжаться не может. Во всяком случае, долго.
Шанталь замолчала. Марк-Эдуард оторопел. Он даже не посмел
спросить, всерьез ли она все это сказала. В какое-то ужасное мгновение он
понял, что Шанталь не шутила.
– И что я, по-твоему, должен сделать?
– Я пока не знаю. Но в последнее время я очень много об
этом думала. Если не ошибаюсь, у американцев есть хорошее выражение: «...или слезай
с горшка».
– Не вижу в этом ничего смешного.
– А я не вижу ничего смешного в твоем предложении
поселить меня в Сан-Ремо.
Бессмысленный разговор. Марк-Эдуард вздохнул и взъерошил
пятерней волосы.
– Шанталь, я не могу взять тебя в Антиб.
– Ты не хочешь взять меня в Антиб, а это уже совсем
другое.
От внимания Марка-Эдуарда не укрылось, что на этот раз
Шанталь добавила к списку своих жалоб Сан-Франциско. Это потрясло его еще
больше. Раньше она никогда не стремилась поехать с ним в Штаты.
