Джолион кивнул.
— Двенадцать лет немалый срок, — отрывисто сказал Сомс. — Мне... мне надоело это.
Джолион не нашелся ничего ответить и спросил:
— Вы курите?
— Нет, благодарю.
Джолион закурил.
— Я хочу покончить с этим, — коротко сказал Сомс.
— Мне не приходится встречаться с ней, — пробормотал Джолион сквозь клуб дыма.
— Но, я полагаю, вы знаете, где она живет.
Джолион кивнул. Он не намеревался давать ее адрес без разрешения. Сомс, казалось, угадал его мысли.
— Мне не нужно ее адреса, — сказал он, — я его знаю.
— Что же вы, собственно, хотите?
— Она меня бросила. Я хочу развестись.
— Немножко поздно, пожалуй?
— Да, — сказал Сомс, и наступило молчание.
— Я плохо разбираюсь в этих вещах, если и знал что, так перезабыл, промолвил Джолион, криво улыбнувшись. Ему самому пришлось ждать смерти, которая и развела его с первой миссис Джолион. — Вы что, хотите, чтобы я поговорил с ней?
Сомс поднял глаза и посмотрел в лицо своему кузену.
— Я полагаю, там есть кто-нибудь, — сказал он.
Джолион пожал плечами.
— Я ничего не знаю. Мне кажется, вы могли оба жить так, как если бы один из вас давно умер. Так обычно и делается.
Сомс повернулся к окну. Рано опавшие дубовые листья уже устилали террасу, кружились по ветру. Джолион увидел две фигуры, Холли и Вала Дарти, направлявшихся через лужайку к конюшням. «Не могу же я служить и нашим и вашим, — подумал он. — Я должен стать на ее сторону. Я думаю, и отец был бы того же мнения». И на короткое мгновение ему показалось, что он видит фигуру отца, сидящего в старом кресле, как раз позади Сомса, положив ногу на ногу, с «Таймсом» в руках. Видение исчезло.
— Мой отец любил ее, — тихо сказал он.
— Не понимаю, за что, — не оборачиваясь, ответил Сомс. — Сколько горя она причинила вашей дочери Джун; она всем причиняла только горе. Я давал ей все, что она хотела. Я даже готов был простить ее, но она предпочла бросить меня.
Звук этого глухого голоса подавлял всякое сочувствие в Джолионе. Что такое есть в этом человеке, что не позволяет проникнуться к нему участием?
— Я могу съездить к ней, если вам угодно, — сказал он. — Я думаю, что она будет рада разводу, впрочем, не знаю.
Сомс кивнул.
— Да, пожалуйста. Я знаю, где она живет, но я не желаю ее видеть.
Он несколько раз провел языком по губам, словно они у него пересохли.
— Может быть, вы выпьете чаю, — предложил Джолион и чуть не добавил: «и посмотрите дом». И он повел его в холл.
Позвонив и приказав подать чай, он подошел к своему мольберту и повернул картину к стене. Ему почему-то не хотелось, чтобы на нее смотрел Сомс, который стоял здесь, посреди этой большой комнаты с широкими простенками, предназначавшимися для его собственных картин. В лице своего кузена, с этим неуловимым семейным сходством с ним самим, в этом упрямом, замкнутом, сосредоточенном выражении Джолион увидел что-то, что невольно заставило его подумать: «Этот никогда ничего не забудет, никогда своих чувств не выдаст. Несчастный человек!»
VII. СТРИГУНОК НАХОДИТ ПОДРУЖКУ
Юный Вэл, покинув старшее поколение Форсайтов, подумал: «Вот скучища! Уж дядя Сомс выдумает! Интересно, что собой представляет эта девчонка!» Он не предвкушал никакого удовольствия от ее общества, и вдруг он увидел, что она стоит тут и смотрит на него. Да какая хорошенькая! Вот повезло!
— Боюсь, что вы меня не знаете, — сказал он. — Меня зовут Вэл Дарти. Я ваш дальний родственник, троюродный брат или что-то в этом роде. Моя мать урожденная Форсайт.
Холли, от застенчивости не решаясь отнять у него свою смуглую тонкую ручку, сказала:
— Я не знаю никого из моих родственников. Их много?
— Куча. И по большей части ужасный народ. Конечно, я не... ну, во всяком случае те, кого я знаю. Родственники всегда ужасны, ведь правда?
— Должно быть, они тоже находят нас ужасными, — сказала Холли.
— Не знаю почему бы. Уж во всяком случае вас-то никто не найдет ужасной.
Холли подняла на него глаза, и задумчивая чистота этих серых глаз внезапно внушила Вэлу чувство, что он должен быть ее защитником.
— Конечно, разные бывают люди, — глубокомысленно заметил он. — Ваш папа, например, выглядит очень порядочным человеком.
— Еще бы, — сказала Холли с жаром, — он такой и есть.
Краска бросилась в лицо Вэлу: зал в «Пандемониуме», смуглый господин с розовой гвоздикой в петлице, оказавшийся его собственным отцом!
— Но вы же знаете, что такое Форсайты, — почти злобно добавил он. Ах, простите, я забыл, вы не знаете.
— А что же они такое?
— Ужасные скопидомы, ничего спортсменского. Посмотрите, например, на дядю Сомса.
— Что ж, с удовольствием, — сказала Холли.
Вэл подавил желание взять ее под руку.
— Ах, нет, — сказал он, — пойдемте лучше погуляем. Вы еще успеете на него насмотреться. Расскажите мне, какой у вас брат.
Холли повела его на террасу и оттуда на лужайку, не отвечая на его вопрос. Как описать Джолли, который, с тех пор как она себя помнит, всегда был ее господином, повелителем и идеалом?
— Он, верно, командует вами? — коварно спросил Вал. — Я с ним познакомлюсь в Оксфорде. Скажите, у вас есть лошади?
Холли кивнула.
— Хотите посмотреть конюшни?
— Очень!
Они прошли мимо дуба и сквозь редкий кустарник вышли во двор. Во дворе под башней с часами лежала мохнатая коричнево-белая собака, такая старая, что она даже не поднялась, увидя их, а только слегка помахала закрученным кверху хвостом.
— Это Балтазар, — сказала Холли. — Он такой старый, ужасно старый, почти такой же, как я. Бедненький! и так любит папу!
— Балтазар! Странное имя! Но он, знаете, не породистый.
— Нет! Но он милочка. — И она нагнулась погладить собаку.
Мягкая, гибкая, с темной непокрытой головой, с тонкими загорелыми руками и шеей, она казалась Вэлу странной и пленительной, словно что-то, скользнувшее между ним и всем тем, что он знал прежде.
— Когда умер дедушка, — сказала она, — он два дня ничего не ел. Вы знаете, он видел, как дедушка умирал.
— Это старый Джолион? Мама всегда говорит, что это был замечательный человек.
— Это правда, — просто ответила Холли и открыла дверь в конюшню.
В широком стойле стояла серебристо-каурая лошадка ростом около пяти футов, с длинным темным хвостом и такой же гривой.
