— Что-то есть. Но я никак не разберусь.
— Разве это важно?
— Не знаю. Но умение Тимура или Толика, мое командирство — все это пришельцам не страшно. Все это в правилах Игры. А надо выйти из круга, найти трещину. Она должна, должна быть…
— Несомненно!
Мы засмеялись. Стало чуть легче. И тут же раскрылась дверь, словно за ней дожидались окончания нашей беседы. В комнату заглянул Толик, растерянно посмотрел на нас.
— Пойдемте, сами увидите, — чуть смущенно предложил Толик. — Ерунда какая-то…
…Ерундою происходящее было лишь для нас. Ребятам с двадцать седьмого острова сейчас приходилось туго. Когда мы поднялись на сторожевую башню, там собрались все кроме Тимура. Густой, тянущийся в небо столб дыма был заметен с любой точки острова, но лишь со сторожевой башни открывался его источник — замок двадцать седьмого острова.
— Про пожары на Островах я еще не слышал, — тихо сказал Крис, бесцеремонно расталкивая ребят и пробираясь на самое удобное место.
— Пришельцы? — осторожно предположил Илья.
Крис покачал головой.
— Нет, ребята…
Облокотившись на перила, он замер у самого края площадки.
— Дележ власти продолжается…
Никогда еще нам не было так неуютно и стыдно, как в эти мгновения. Мы молча, ничего больше не спрашивая, смотрели на дело своих рук. Пусть нам пришлось туго, пусть мы пострадали первыми. Но и Конфедерация — наша идея. Прекрасная мечта, убивающая тех, кто в нее поверил.
Я долго не мог заснуть. После ужина — невеселого, быстрого — мы разошлись по своим комнатам. Комнат сейчас хватало на всех, вот только нас это не радовало. Я ворочался с бока на бок, считал до ста, придумывал сам себе всякие интересные истории. Ничего не помогало. На Островах одна крайность сменяла другую: или спишь целый день, или мучаешься от бессонницы. Наконец, я стал засыпать. И уже в полудреме, лежа на краю кровати, услышал крик.
Крик был слабым, коротким, но настоящим — в этом я был уверен. Сон исчез мгновенно. Я привстал, вслушиваясь. Но в замке снова было тихо. Не зажигая свечи, я нашарил меч, вынул его из ножен. Звук донесся из соседней комнаты, где спал Том.
Открыть свою дверь я решился не сразу. В коридоре оказалось еще темнее, чем в комнате, — широкие окна заслоняла от света звезд сторожевая башня. Держа меч перед собой, я дошел вдоль стены до соседней двери. Толкнул ее локтем.
В комнате дрожал желтоватый полусвет-полумрак. Том не погасил свечу, и хотя обычно за это ругали, сейчас я был рад его безалаберности. Маленький австралиец лежал на кровати поверх одеяла. Живой — я отчетливо слышал ровное дыхание.
— Том! Приснилось что-то? — растерянно спросил я по-русски.
Мальчишка молчал. Я подошел ближе и увидел, что глаза у него широко раскрыты, а губы беззвучно шевелятся. Зрачки были черными и огромными, в них отражалось затрепетавшее от моих движений пламя свечи.
— Том?..
Он улыбался. Улыбался чему-то своему, неведомому для меня. Неожиданно я понял, что его сейчас можно толкать, тормошить, бить. Том не проснется. Не простой это сон…
Сумка, с которой Том попал на остров, лежала рядом. Ничего интересного в ней для меня не было — и книжки, и тетрадки, и фломастеры, и простенький микрокалькулятор сразу перешли в общее пользование. Пистолет, правда, Том ухитрился спрятать. А ведь он так и не объяснил толком, откуда у него на Земле взялся пистолет.
Я поднял сумку, взвесил в руке. Тоненькая, нейлон и лавсан. А весит многовато…
Светло-синяя подкладка оторвалась от первого же рывка. Оторвалась там, где крепкую машинную строчку заменяли вшитые вручную крючочки-застежки. На пол мягко посыпались маленькие прозрачные пакетики. Мелкий как мука порошок, запаянный в полиэтилен.
Я собрал пакетики обратно в сумку. Белый порошок слегка поскрипывал, когда я сдавливал полиэтилен пальцами. Он, наверное, очень сухой. Интересно, что с ним надо делать: глотать, нюхать или вводить в вену? Хотя последнее сомнительно, у Тома нет шприца. Я укрыл его одеялом.
Потом я пошел к Крису.
Утром Том заметно нервничал, но в остальном вел себя нормально. Крис с невозмутимым лицом провел развод по мостам, едва заметно подмигнул мне, проходя рядом. Австралиец, похоже, колебался. Наконец, решившись, он подошел к Крису.
Командир не дал сказать ни слова.
— Ты часто употреблял наркотики? — по-русски спросил он.
Том замотал головой.
— Ясно. Тогда тебе легче будет услышать, что они плавают сейчас в море.
Том понял. Губы у него задрожали, и он заговорил по-английски так быстро, что я ничего не мог понять. Крис так же быстро ему отвечал.
— Он был распространителем, — сказал Крис, когда Том отошел. — Точнее, передавал наркотики распространителям в школах. Теперь боится, что когда вернется на Землю, с него спросят за пропавший товар.
— Ты его успокоил? — спросил я, глядя как Том с Толиком уходят по мосту.
— Да, конечно. Я сказал, что мы никогда не вернемся на Землю.
7. ЧАСОВНЯ НА ТРИДЦАТЬ ШЕСТОМ
Если бы случай с наркотиками произошел раньше, наш остров бурлил бы несколько недель. А сейчас, хоть моя ночная находка и стала всем известной, на нее попросту не обратили внимания. Распад Конфедерации заслонил собой все остальное.
Еще два или три дня на наших мостах было тихо. Недавние союзники выясняли отношения между собой и не обращали внимания на воскресший остров Алого Щита. Мы снова видели на горизонте клубы дыма, но так и не могли разобраться, на каком острове был пожар. А потом нас принялись атаковать.
Обычно нападения шли по мостам с двадцать четвертого или двенадцатого островов. Изредка, для разнообразия, через территорию тридцатого острова, по-прежнему пустого и мертвого.
Наверное, нас считали главными виновниками всех неприятностей Островов. Все наши друзья с соседний островов куда-то исчезли — и Джордж-Салиф с двенадцатого, и Лорка с двадцать четвертого. Может быть, их уже не было в живых.
Мы дрались с утра до вечера, забыв о тех перерывах и боях «вполсилы», которые по молчаливой договоренности устраивали раньше. Каждый день кто-нибудь возвращался с мостов раненым, на день-два выбывая из Игры. Мне располосовали мечом руку и всадили стрелу под коленку. Произошло это до обидного буднично: короткая свалка, в которой трудно было разобраться, кто кого колотит, прекратилась так же быстро, как и началась. Я из драки вывалился, хромая, и с залитой кровью рукой. Меня подхватили Илья и Меломан, оттащили назад. Меломан, хмурясь, ощупал мою ногу, велел отвернуться… Я торопливо отвел глаза: видеть, как из твоей собственной ноги выковыривают деревянным кинжалом стрелу, это не слишком приятное зрелище. Через полчаса я уже лежал в своей комнате, забинтованный, намазанный заживляющей мазью. Мгновенно унялась боль. Ритка, ставшая ужасно ласковой и заботливой, и Инга, перепуганная, а от этого колючая и задиристая, суетились вокруг. Через пару дней я снова вышел на дежурство. На голени остался шрам — выпуклый, светло-розовый, похожий на пятиконечную звездочку.
