— Я вижу, ты горда собой. Но не расстраивайся. Возможно, нам удастся все уладить, — притворно утешил ее Нэйлор Карделл.
— Ты разве не спешишь на свою встречу?
— У меня есть пара часов. Завтра же я вновь вылетаю в Португалию, — заверил ее мужчина.
— Наш разговор можно и отложить, Нэйлор. Я бы предпочла сейчас тебя оставить, — сказала Ромилли, порываясь уйти.
Но Нэйлор Карделл предусмотрительно сжал ее запястье.
— Ты вернулся домой для того, чтобы отдохнуть перед важной встречей. Не смею тебе мешать, — дипломатично объявила девушка.
Но Нэйлор продолжал крепко держать ее за руку.
— Что ты намерен сделать? Вызовешь полицию? Следов вторжения они не обнаружат, не старайся. Кроме того, я ничего не успела взять, — полушутя-полусерьезно проговорила она.
— Зачем портить такой приятный во всех отношениях день? Давай выпьем кофе, — мирно предложил Нэйлор.
— Не имею такого желания, — заявила Ромилли, напряжение которой возрастало с каждой секундой.
Мужчина за руку отвел девушку на кухню и посадил за стол. Сам же, как был в деловом костюме, принялся варить кофе. Он лишь скинул пиджак и, ослабив узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу бледно-голубой рубашки.
Пространство кухни стремительно наполнялось густым и крепким ароматом превосходного кофе, вызывая желание Ромилли отхлебнуть глоточек.
Нэйлор достал из буфета упаковку печенья и положил на стол перед гостьей.
Когда кофе был готов, он поставил на стол две чашки и кофейник, молочник и сахарницу, сел напротив Ромилли, окончательно избавился от галстука и проговорил:
— Люблю такие посиделки с ароматом кофе и печенья. Угощайся.
— Благодарю, — процедила Ромилли.
— Почему ты так нервничаешь? Что дурного я тебе сделал? — искренне удивился мужчина.
— С чего ты взял, что я нервничаю? — возмутилась девушка, словно он заподозрил ее в чем-то непристойном. — И какие у меня причины нервничать?
— Действительно, какие? Уж точно не то, что ты без позволения проникла в чужой дом средь бела дня! Кто станет нервничать из-за таких пустяков? — съязвил Нэйлор. — Я думал, мы друзья, Ромилли, — с упреком проговорил он.
— Забавно ты проявляешь свое дружеское отношение! — усмехнулась девушка.
— Я сварил тебе кофе, я с пониманием отнесся к причине твоего визита, назовем это так… Разве не это есть дружеское отношение? — терпеливо поинтересовался он.
— Ты прав в том, что у моего визита есть причины. Я только не уверена, что ты понимаешь, каковы они! — гневно воскликнула девушка.
— Пей кофе пока не остыл, — перебил ее Нэйлор. — Я понимаю. Причина в том, что могло бы произойти в этой спальне или в спальне моей лондонской квартиры.
— То есть?
— У меня не было желания обидеть или отвергнуть тебя. Я лишь не считал, что ты сама уверена в своем решении, — доверительно объяснил мужчина. — Не знал, что ты пьешь кофе без сахара, — удивленно отметил он, наблюдая за Ромилли.
— Без сахара и без молока, — резко проговорила девушка.
— И не горчит? — полюбопытствовал Нэйлор.
— Мне правится, — бросила она.
— А шоколадное печенье? Как ты к нему относишься? — продолжал интересоваться он ее предпочтениями.
— Не то настроение… И вообще не понимаю, к чему все эти досужие вопросы.
— Я хотел сказать, что рад видеть тебя вновь в моем доме. Надеюсь, это будет происходить чаще. Оттого и интересуюсь, какой ты предпочитаешь кофе, — доходчиво разъяснил он, ввергнув Ромилли в замешательство.
Девушка посмотрела на его открытое и честное лицо. Она страстно хотела верить каждому сказанному им слову. Ромилли всегда восхищала способность Нэйлора Карделла, оставаясь правдивым, сглаживать острые углы, смягчать конфликты. Такой человек не мог не вызывать доверие. И это объясняло теплое отношение к нему Льюиса Селби, который был хорошо знаком с разными полюсами сущности человеческой.
Но другая часть ее сознания, тоже не малая, велела остерегаться Нэйлора. Эта ее половинка ощетинивалась всякий раз, как только его ласковый взгляд или мягкие доводы достигали ее сердца.
— Ты знаешь, почему я здесь, — заставив себя успокоиться, сказала Ромилли.
— Да, знаю. Потому что ты мне сказала. Так ты сама себе объясняешь свой поступок, — ответил Нэйлор Карделл.
— Но тебя, судя по всему, мое объяснение не устраивает, — воинственно предположила девушка.
— Оно устраивает меня, но лишь отчасти. Ты выбрала именно этот способ улаживания своей проблемы из множества возможных по той лишь причине, что хотела вновь очутиться в моем доме. Что-то неудержимо тебя сюда влекло, — прошептал Нэйлор.
— Да. Мысли о том, что именно здесь находится злополучный портрет.
— И это ты называешь честностью? — усомнился мужчина. — Если так, то ты гораздо больше скрываешь от самой себя. Или думаешь, что я осуждаю тебя за твой поступок? Не осуждаю. Как раз наоборот, я очень ценю те моменты жизни, когда убеждаюсь, что люди еще способны удивлять друг друга. Твое появление стало для меня приятным откровением, как и то хладнокровие, которое ты старательно сохраняешь. Я высоко ценю в людях способность идти на риск.
— Я поступила опрометчиво. Поддалась порыву и теперь расхлебываю, — самокритично объявила Ромилли.
— Никто не любит ошибаться. И отнюдь не все извлекают из ошибок урок. А что бы ты сделала, если бы меня не оказалось дома и тебе бы удалось-таки получить этот, как ты его называешь, «злополучный» портрет?
— Забрала бы его. Именно за этим я и пришла сюда. А потом бы принялась улаживать с тобой финансовую часть проблемы.
— А если бы я отказался пойти на соглашение и потребовал свое приобретение назад? Что тогда ты стала бы предпринимать?
— Ты вернешь мне его и возьмешь свои деньги обратно. Для меня эта проблема не имеет другого решения. Элеонор не должна была продавать эту картину вообще, тебе или кому-либо иному. Если бы я знала, что такое возможно, никогда не согласилась бы позировать обнаженной. Ты можешь счесть это притворной стыдливостью, мне безразлично. Но я так устроена. Я не успокоюсь, пока не получу этот портрет!
— А тебя не интересуют мотивы, по которым я заплатил за эту работу Элеонор такие деньги? Разве это не свидетельствует о моей заинтересованности в обладании именно этой картиной? Что ты станешь делать с моими желаниями, Ромилли? Проигнорируешь их?
— Это демагогия, Нэйлор. Если ты джентльмен, потрудись представить себя на моем месте. Одно дело — позировать, сидя обнаженной перед матерью, и совсем другое — сознавать, что это самое изображение находится в доме холостяка.
— Я так и не понял, в чем опасность, милая. Я гарантировал Элеонор, что никогда не стану выставлять это полотно на всеобщее обозрение. Я выполню свое обещание, можешь быть в этом уверена, — произнес Нэйлор.
