— Когда умерли ваши родители, Эмми? Эта тема ее тоже не очень-то устраивала, почва под ногами продолжала колебаться. И странно: раньше ее раздражало, что он не называет ее по-дружески, теперь же раздражало именно то, что называет. Действует расслабляюще. Но очевидного вреда в том, что она ответит, не будет.
— Отец умер, когда мне было десять, мать — пятью годами позже.
— Но вы не могли жить одна с пятнадцати лет!
Эмми не знала, на что решиться. Подавай ему всю правду!
— Это так важно? — вырвалось, у нее наконец.
Он улыбнулся. Что за мерзкая ухмылка!
— Помните, я говорил, что вы смешите меня?
Был бы у нее подходящий метательный снаряд, она бы посмешила этого типа, метнув его ему в башку.
— У меня был отчим! — враждебно бросила она.
— Вы не ладили?
— Прекрасно ладили. Я его очень любила. Он… — ее гнев поугас, — он умер год назад. — Она зло посмотрела на Бардена, зная, что уж больше ничего ему не скажет. Ее должность слишком ей дорога, чтобы терять ее. Ни при каких обстоятельствах не стоит признаваться, что на собеседовании она скрыла правду.
Он кротко смотрел ей в глаза.
— Вы пережили тяжелые времена. Есть у вас еще родные? — тихо спросил он.
О, зануда! Она повернулась к нему спиной. Ответить надо: да или нет. Интересно, бабушка по отчиму считается родней? Внезапно она осознала, что раздумывает слишком долго.
— Нет! — быстро выкрикнула ему в лицо. — Простите, — извинилась тут же. Что за проныра, нельзя же быть таким хитроумным — лезет во все дырки, он уже достаточно узнал о ее семье, хватит с него. — Думаю, что вчерашнее приключение измотало меня больше, чем я думала. Я… я очень устала.
Барден Каннингем оглядел ее бледное лицо.
— От вас одни глаза остались! — пробормотал он и затем решительно заявил:
— Бог с ним, с кофе, — я ухожу. А вы, Эмили Лоусон, немедленно отправляетесь в постель.
Выдав, таким образом, положенную ей порцию указаний, он неожиданно сжал оба ее локтя, и пока она, зачарованная, глядела на него в упор, склонился и запечатлел у нее на лбу целомудренный поцелуй.
Сердце ее забилось, грозя выскочить из груди. Она торопливо оттолкнула Каннингема от себя.
— Я не настолько больна! — воскликнула она, разозленная поведением собственного сердца не меньше, чем поступком босса.
Он улыбнулся самой своей обаятельной улыбкой. Ни слова не говоря, вышел вон. Эмми плюхнулась в кресло. Силы небесные, неудивительно, что женщины падают перед ним словно кегли! Но она не из таких, пусть не надеется, похотливая свинья!
Глава 4
У Эмми не было времени ложиться в постель, как ей было приказано. Да и в любом случае она чувствовала себя лучше с каждой минутой. Убедившись, что к приему тети Ханны все готово, она решила немедленно поехать за старой дамой. Главные дороги уже совсем чистые. Надо поймать такси.
— Где твоя машина? — сразу спросила тетя Ханна.
— Прошлой ночью шел снег, и я съехала с дороги, — ответила Эмми, помещая тетю Ханну на заднее сиденье и забираясь в машину следом. После заверений, что все в порядке, ничего не сломалось и не испортилось, тетя Ханна снова переключилась на мотоциклы, которые, казалось, стали ее чуть ли не единственной страстью. Тетя принялась услаждать слух Эмми историей о том, как она на своем мотоцикле попала в гололед, и как ее понесло, и чем все закончилось.
Если не считать неизвестно откуда появившегося убеждения, что они собираются отправиться в музей, где выставляются бесценные образцы мотоциклов, тетя, казалось, мыслила совершенно адекватно. В шесть вечера, несмотря на сгустившиеся сумерки, она вдруг решила, что неплохо бы пройтись…
— Может быть скользко, на тротуарах — лед, — попыталась отговорить ее Эмми.
— Мы пойдем по дороге.
Они прогулялись вокруг квартала. Тетя Ханна пришла в исключительно приподнятое настроение, когда Эмми предложила, если будет хорошая погода, съездить в желанный музей в следующую субботу. Эмми помогла тете освободиться от бесконечных слоев одежды, потом занялась обедом.
Они мыли в кухне посуду, когда зазвонил телефон.
— Да? — ответила Эмми и с внезапной нервной дрожью узнала голос Бардена Каннингема.
— Я звонил раньше. Вы, должно быть, выходили, — сказал он.
— Да. Да, выходила, — ответила она, мысленно собравшись. — Что-то не так с документами? — поинтересовалась она. Нет ей от них спасения. Заниматься ими в субботний вечер, в гостях!
— Я беспокоился о вас. Не тошнит вас больше?
— О, вы так добры! — воскликнула она и услышала улыбку в его голосе.
— Я беспокоился, что вы опять начали бегать в ванную, а голову вам поддержать теперь некому.
Эмми рассмеялась. Ее охватила внезапная легкость от его дружеского обращения. И она потеряла всякую бдительность, весело откликнувшись:
— О, а я не одна. Я… — И внезапно замерла. Бог мой, он же не должен знать о тете Ханне.
— Вы в компании? — резко выкрикнул он.
Эй, эй, куда подевалось его дружелюбное поддразнивание?
Отрицать было уже слишком поздно. Эмми снова собралась — ее «компанией» может быть кто угодно! Уточнять совсем не обязательно!
— Да, — ответила она. — Да, в компании. — Если бы у нее и было что добавить к этой реплике, то слушателя уже не оказалось: связь оборвалась.
Она медленно вернулась в кухню, размышляя о внезапном окончании разговора. И что она сделала? Видимо, чем-то расстроила его. Возможно, узнав, что она не одна, он пожалел, что оторвался от своих дел, чтобы побеспокоиться о ней.
В воскресенье Эмми заскочила к Адриану Пайну и пригласила его на обед. На протяжении обеда тетя Ханна несколько раз пыталась переименовать Адриана в Давида, но это не омрачило общей обстановки. Адриан предложил отвести Эмми вечером следующего дня взглянуть на ее машину и попытаться вытащить ее.
Адриан был студентом колледжа и в четыре оставил их, чтобы закончить письменную работу.
— Давид показался мне вполне милым мальчиком, — пробормотала тетя Ханна, когда он ушел.
«Милому мальчику» было уже не меньше двадцати шести.
— Да, вполне, — согласилась Эмми, ясно понимая, что тете Ханне Адриан совершенно не понравился, но она пытается вести себя с рыцарственным великодушием.
В полпятого тетя решила, что пора возвращаться в «Кесвик». Эмми проводила ее на такси.
К понедельнику она уже совершенно оправилась, хотя и проснулась с раскалывающейся головой. Проглотила пару таблеток аспирина, чихнула, но считать себя заболевшей нужным не сочла.
Ей пришлось воспользоваться общественным транспортом, и по приезде она сдержанно похвалила себя — было всего десять минут девятого.
