Эмми сдалась:
— Мой отец был мягким человеком — тихим, всегда занятым, хотя для меня время у него находилось.
— Как и у отчима, — прозвучало как утверждение.
Эмми улыбнулась:
— Алек был очень мил и совсем не похож на моего отца.
— Никогда не был занят? — предположил Барден.
Что еще ему наболтала тетя Ханна?
— Он был забавный.
— Чем он занимался?
— А! Он… хм… он — у него всегда были увлечения, — уклонилась Эмми.
— Он любил играть. Не пытайтесь отрицать! — предупредил Барден. — Я вас не спрашиваю. Видимо, у миссис Витфорд долгое время не было возможности толком поговорить, поэтому весь путь в Бирмингем она изливала душу.
— А на обратном пути разговор шел только о мотоциклах? — догадалась Эмми.
— Да, и о машинах.
Казалось, что расспросы о ее семье закончены, но ей следовало быть догадливее.
— По словам миссис Витфорд, ее сын продал многие антикварные веши, принадлежавшие вашей матери.
— У нас кое-что осталось, — защищалась она. — И мы всегда обходились…
— Я так понимаю, что вы всегда «обходитесь», а, Эмми? — спросил Барден, затем констатировал:
— Вы выехали из удобной квартиры, когда нужда этого потребовала.
Нужда? Можно сказать и так.
— Я всегда ставила на первое место надежность, стабильность, в том числе финансовую стабильность положения, своего и тети Ханны.
— Вы выехали, потому что не могли больше позволить себе жить там, после того как миссис Витфорд перебралась в дом призрения.
— В «Кесвике» она чувствует себя свободно: может уходить и приходить, когда ей вздумается.
— Если сообщит, куда пошла. Естественно, возражать тут нечего.
— Тете Ханне необходимо чувствовать свою защищенность, — медленно проговорила Эмми. Барден знает уже так много, что нет смысла притворяться, будто дела обстоят лучше, чем на самом деле.
— Выходит, ваша финансовая стабильность вынудила вас пристроить тетю, а самой переселиться в какую-то халупу?
— У вас это звучит как невесть какая жертва, — улыбнулась Эмми. — Но это не так.
Львиная доля оплаты ее пансиона вносится из средств тети. И я лишь немного помогаю ей.
— Немного? Ну хватит.
— Немного, — повторила она и, показывая, что тема закрыта, принялась убирать со стола.
— И когда это началось? — захотел узнать он.
— Свернуть вас с пути невозможно? — спросила она с раздражением.
— А вы как думаете? — усмехнулся он. Улыбка оказалась столь неотразимой, что она поневоле начала припоминать, в каком порядке нарастали ее финансовые проблемы.
— Алек был таким, каким был, а потому я, наверное, впервые почувствовала угрозу своей финансовой стабильности, когда он продал дом и…
— Это был его дом?
— Стал его после смерти моей матери.
— О, Эмми, — мягко сказал Барден.
— Что?
— Неудивительно, что вы не любите мужчин. Ее глаза расширились. Она встала, делая вид, что поглощена уборкой со стола.
— Я вовсе не не люблю мужчин! — отрезала она и обнаружила, что Барден тоже поднялся и подошел к ней.
— Когда вы в последний раз позволили какому-нибудь мужчине себя поцеловать? — спросил он, как будто это могло быть доказательством ее ненависти к мужчинам.
— Если вы напряжете свою память, то припомните, что только в прошлый понедельник! — ответила она.
— Кому? — потребовал он ответа.
— Вижу, что оставила неизгладимое впечатление, — фыркнула она.
Видимо, до него дошло, что Эмми имеет в виду его самого. Потом он вдруг спросил:
— Вы уверены, что уже не заразны для окружающих?
— Абсолютно.
Тогда он взял у нее из рук тарелки, поставил их снова на стол и привлек ее к себе. Ее сердце бешено забилось. Он пробормотал:
— Я, пожалуй, рискну, — и, склонившись к ней, поцеловал в губы.
Эмми с трудом перевела дух, когда этот чудесный поцелуй кончился.
— Если вы таким способом хотите сказать:
«Спасибо, все было очень вкусно», то мыть посуду уже не обязательно, — хрипло прошептала она, слегка откачнувшись от него.
Барден отпустил ее, уронил руки вниз.
— Неужели я похож на такого негодяя? — протянул он.
Она рассмеялась. Посуду они вымыли вместе. Но когда Барден Каннингем ушел, она наконец вздохнула свободно, хотя ноги ее так и не перестали дрожать.
В понедельник Эмми вышла на работу, Он дружелюбно приветствовал ее, но не более дружелюбно, чем всех остальных. Зайдя к нему позднее, она поймала себя на том, что рассматривает его губы — те самые, что так нежно целовали ее вчера. Торопливо отведя глаза, она заметила, что он тоже рассматривал ее рот. Потом он резко перевел внимание на документы на столе.
— Похоже, что в четверг днем мне придется поехать в Стратфорд. Вы мне будете нужны.
— Хорошо, — ответила она.
И неделя началась.
В среду у Эмми был долгий телефонный разговор с тетей Ханной. Та спросила, не возражает ли Эмми, если в субботу они не встретятся. Они с миссис Веллакот собрались на представление в одну из местных школ.
— Но ты приедешь пообедать со мной в воскресенье? — Можно только радоваться, что у тети Ханны появились новые интересы.
— С нетерпением буду ждать встречи, — объявила тетя Ханна и спросила:
— Как Барден? Виделись вы на этой неделе?
О боже, неужто тетя позабыла, что он ее работодатель?
— Я у него работаю и вижу его каждый день, — осторожно напомнила Эмми.
— Ну конечно. Как это я забыла? — Последовала пауза и затем задорное:
— В нем есть соль, а? Ах, быть бы на шестьдесят лет помоложе!
— Ты неисправима!
— Теперь слишком поздно меняться. В нем есть нечто, что заставляет женщин в него влюбляться.
Этой ночью Эмми укладывалась в постель с твердым убеждением, что уж к этой категории она не примкнет никогда. А встав утром, изумилась, о чем она думает вообще.
Только вот как объяснить, почему он в прошлое воскресенье обнял ее и поцеловал? Возможно, в нем взыграло чисто мужское честолюбие. Раз никому не позволяется ее поцеловать, он должен. Хотя как-то не похоже. Честно говоря, это было даже приятно…
В два они выехали в Стратфорд, добрались туда к четырем. Всю дорогу Барден думал о чем-то своем. Видимо, о работе, а может — о предстоящем свидании с Карлой Несбитт, обладательницей обольстительного голоса, звонившей ему накануне. Куда-то он ее поведет затри вечером?
