Переезд, как и следовало ожидать, превратился в кошмар.
Нью-йоркская мебель не прибыла к сроку. Грузчик уронил ящик с посудой, и
половина содержимого разбилась. Стив с Мередит оказались в пустой квартире, где
не на что было лечь, некуда сесть и даже есть не из чего.
— Не принимай близко к сердцу, малыш, — утешал ее
Стив. Он словно не замечал ее подавленного настроения. — Подождем, пока
прибудет наша мебель из Нью-Йорка. А пока что будем есть с бумажных тарелок и
спать на полу, на матраце.
Мередит тяжело вздохнула, думая о том, что ко всему прочему
отныне ей придется тратить три часа в день на дорогу в Пало-Альто и обратно.
Причем в часы пик.
В тот вечер, когда они пытались навести хоть какой-то
порядок в доме, Мередит вдруг поняла, что скучает не только по Кэлу — по его
детям. Она сама удивилась этому, ведь никогда раньше она не испытывала подобных
чувств.
В понедельник Стив вышел на новую работу. В первый же день
выяснилось, что его ввели в заблуждение: обещали место врача, хотя и рядового,
а на деле ему пришлось выполнять обязанности то ли медбрата, то ли санитара.
Все его дипломы и похвальные отзывы не произвели на местное начальство никакого
впечатления. Первые две недели его вообще не подпускали к больным, объявив, что
сначала он должен «заслужить доверие»; зато вся команда дружно спихивала на
него нудную бумажную работу, и Стив говорил с грустной иронией, что за эти дни
он в совершенстве овладел искусством шуршания бумажками.
От всех этих неприятностей Стив стал мрачен и молчалив.
Каждый день, когда измученная долгой утомительной дорогой Мередит возвращалась
домой, ее встречала одна и та же картина: угрюмый Стив перед телевизором, а у
ног его — штук пять-шесть пустых пивных банок. Он перестал, как прежде,
готовить ужин, и теперь они заказывали еду на дом в пиццериях и китайских
ресторанчиках.
— Так жить невозможно, — обреченно сказала Мередит
как-то вечером.
В тот день Стив был мрачнее тучи. В течение нескольких часов
команда «Скорой помощи» принимала на дому преждевременные роды, а Стив в это
время сидел в соседней комнате, присматривая за старшим сынишкой роженицы. Как
видно, коллеги считали, что на большее он не способен.
— Ты ненавидишь эту работу. Я ненавижу мотаться в
Пало-Альто и обратно…
— И оба мы начинаем ненавидеть друг друга, —
закончил за нее Стив.
— Такого я не говорила!
Это у тебя на лбу написано. Каждый вечер ты приходишь с
работы злющая как собака и вымещаешь свою злость на мне. Мередит, что с тобой
происходит? Ты ли это?!
Но как объяснить ему, что с ней происходит? Как сказать, что
она тоскует по Кэлу; что полгода одинокой жизни и связь с Кэлом изменили ее, и
теперь она не та женщина, которая была женой Стива пятнадцать лет, что — хоть и
ужасно это признавать — Стив стал ей противен, и те его черты, которые когда-то
были милы, теперь вызывают раздражение?!
— Просто я терпеть не могу бивачной жизни, — со
вздохом ответила она. — Ненавижу спать на полу, а бесконечная езда
туда-сюда меня просто убивает.
— А я готов поубивать своих новых коллег, —
добавил Стив. — Но дело не в этом, Мерри. Проблема в том, как мы начали
относиться друг к другу. Мередит, я всегда восхищался тобой. Твоим умом,
аккуратностью, терпением, чувством юмора… Куда все это подевалось? Во что ты
превратилась, Мередит?
Мередит стало стыдно: она понимала, что Стивен прав. События
последних дней лишили ее всего, чем она привыкла гордиться. Она даже перестала
следить за собой и, глядя в зеркало, видела там уже не красавицу, над которой,
казалось, не властно время, а унылую, стремительно стареющую женщину.
— Прости меня, Стив. Может быть, все наладится? Я
постараюсь справиться.
Но, как ни старалась, Мередит не смогла сдержать обещания.
Четыре недели спустя из Европы вернулся Кэл. Встреча с ним
принесла Мередит новое разочарование, горше всех предыдущих. Похоже, за месяц,
проведенный в Европе, он наглухо замуровал дверь в свое сердце. Теперь Кэл
смотрел на нее, как на незнакомку — нет, хуже, как на врага. Мередит надеялась,
что они останутся друзьями, но, видно, слишком многое легло между ними и
разделило их. Слишком много любви, надежд, потерь и разочарований.
Как видно, Кэл всерьез изменил свое отношение к ней. Его
разочарование превратилось в злость. Целый месяц он копил в сердце обиду, чтобы
теперь день за днем изливать ее на Мередит. С каким-то садистским удовольствием
он придирался к ней по любому поводу, по десять раз в день запрашивал отчеты,
оспаривал все ее мнения и заключения. Однажды он даже повысил на нее голос при
посторонних, на совещании, — такого никогда прежде не случалось.
— Зачем ты так поступаешь со мной, Кэл? — подошла
она к нему, когда все разошлись. — Если ты с чем-то не согласен, можно
обсудить это наедине, и совершенно незачем унижать меня при подчиненных…
— Мередит, давай обойдемся без истерик! — отрезал
он и стремительно вышел из кабинета, а Мередит осталась, кусая губы и едва не
топая ногами в бессильной ярости.
«Кто бы здесь говорил об истериках! — гневно думала
она. — Ты сам ведешь себя как ребенок — капризный, испорченный ребенок,
который никак не может примириться с тем, что игрушка досталась другому!»
Но в глубине души Мередит понимала: Кэл злится не столько на
нее, сколько на самого себя. Может быть, злится из-за того, что испугался
сделать решительный шаг. Чего бы он не отдал теперь, чтобы повернуть время
вспять! Безупречный Кэллен Доу, который всюду приходит вовремя, на сей раз
опоздал навсегда. Навсегда — какое страшное слово!
Неприятно было и то, что коллеги начали коситься на шефа и
Мередит и перешептываться между собой. Никто не понимал, какая кошка между ними
пробежала, но все сходились во мнении, что не за горами день, когда миссис
Уитмен придется искать себе другое место. И сама Мередит чувствовала, что
увольнения ждать недолго.
В тот вечер она вернулась домой, унылая и подавленная, как
никогда.
— Ты, кажется, сегодня в прекрасном настроении, —
саркастически заметил Стив.
Это последнее перышко, по пословице, сломало спину верблюда.
Мередит швырнула портфель в угол.
— Не совсем, — ответила она. — День прошел
отвратительно. А по дороге домой у меня лопнула шина прямо посреди этого
проклятого шоссе. В последнее время мне все чаще хочется что-то разбить — то ли
свою собственную голову, то ли чью-нибудь еще. Спасибо, что поинтересовался, а
у тебя как дела?
— Лучше, чем у тебя, хоть и ненамного. Сегодня я
остановил кровотечение старику с геморроем, вынул жвачку из детского уха и
наложил шину на сломанный палец. Думаю, за это мне светит серьезное
поощрение. — С этими словами он швырнул на пол пустую пивную банку и
открыл следующую. — Да, кстати, еще одна приятная новость. Наша мебель на
неопределенный срок застряла в Оклахоме. Там наводнение, снесло мосты.
