– Первым номером?
– Да, только сегодня оставь нас в покое, ага?
– Первым номером?
– Да, да. Первым.
– Конечно же, я отстану. Так увидимся завтра?
– Только не со мной. Я буду дрыхнуть.
Сакаи закрыл окно, и фургон тронулся. Босх отступил в сторону, давая ему проехать, и, когда он скрылся из виду, остался стоять, уставившись на трубу. Только сейчас он впервые обратил внимание на граффити. Не то чтобы он раньше не замечал, что внешняя поверхность трубы буквально испещрена письменами. Однако сейчас он стал вглядываться в отдельные каракули. Тут были старые, потускневшие, давно забытые, либо все еще сохраняющие актуальность – целая живописная картина из букв, складывающихся в угрожающие заклинания. Тут были лозунги, призывающие бросить Лос-Анджелес. Тут были имена: Озон, Бомбометатель, Косяк, множество других. Внимание Гарри привлек один из последних довесков. Он состоял всего из трех букв написанных на расстоянии примерно двенадцати футов от края трубы: «Sha» – «Ша». Эти три буквы были написаны одним свободным, плавным движением. Верхушка S была зазубрена и затем обведена по контуру так, что создавалось впечатление рта. Распахнутой, зияющей пасти. Зубов не было, но Босх их угадывал. Создавалось впечатление, что работа не завершена. Тем не менее это была хорошая работа, аккуратная и самобытная. Он навел на нее «Поляроид» и сфотографировал.
Опустив снимок в карман, Босх прошел к полицейскому фургону. Донован рассовывал инструментарий по полкам, а пакеты с уликами – по деревянным ящичкам.
– Тебе не попадались там какие-нибудь обгорелые спички?
– Да, одна, причем свежая, – ответил Донован. – Обгорела до самого конца. Она лежала футов на десять в глубине. Я нанес ее местоположение на план.
Босх взял в руки планшет, к которому был прикреплен клочок бумаги с нанесенным планом внутреннего пространства трубы. На плане было отмечено местоположение тела и места, где были найдены вещественные доказательства – весь извлеченный из трубы хлам. Босх заметил, что спичка была обнаружена футах в пятнадцати от тела. Затем Донован, ткнув в свой пластиковый пакет с уликами, показал ему спичку.
– Я дам тебе знать, если спичка соответствует упаковке в «аптечке» умершего, – сказал он. – Если тебя именно это волнует.
– А как насчет патрульных? – сказал Босх. – Что они обнаружили?
– Все здесь, – сказал Донован, показывая на деревянный короб, в котором находилось еще много прозрачных пластиковых мешков с уликами. В этих пакетах содержался мусор, собранный полицейскими, которые обшарили территорию в радиусе пятидесяти ярдов вокруг трубы. Каждый мешок содержал указание на место обнаружения данного предмета. Босх стал вытаскивать пакеты и изучать их содержимое. По большей части то были всяческая рухлядь и отбросы, не имеющие никакого отношения к обнаруженному в трубе трупу. Тут были газеты, тряпье, одна туфля на шпильке, белый носок, в котором засохла синяя краска. Снаряжение «нюхача».
Еще Босх заметил пакет, в котором лежал колпачок от жестяного аэрозольного краскораспылителя. В следующем мешке находился сам баллончик. На ярлыке значилось: «цвет морской волны». Босх приподнял пакет, прикидывая вес, и решил, что в баллончике осталось еще немало. Взяв пакет, он подошел к трубе, открыл его и, нажав на сопло карандашом, струей краски провел синюю линию рядом с буквами «Sha». Пожалуй, он перестарался. Краска потекла по выгнутой поверхности и закапала на гравий. Но главное, Босх сумел определить, что цвет тот же самый.
Некоторое время он размышлял над этим. Для чего было автору граффити выбрасывать наполовину полный баллончик? Босх прочел надпись на пакете для вещдоков. Данная улика была найдена у края резервуара. Кто-то пытался забросить жестянку в водоем, но не добросил. И снова Босх подумал: «Зачем?» Он опустился на корточки рядом с трубой и с близкого расстояния внимательно оглядел буквы. Он решил, что надпись – будь то послание или имя – не была закончена. Произошло нечто, заставившее рисовальщика прекратить свое занятие и выбросить через забор баллончик, крышку от него, а также носок с краской. Не полиция ли его вспугнула? Босх вытащил блокнот и написал себе памятку позвонить после полуночи Краули, чтобы узнать, не совершал ли кто из его людей обход в окрестностях резервуара во время своего ночного дежурства.
А что, если это не копы побудили рисовальщика выбросить краску за ограду? Что, если он стал свидетелем того, как кто-то прячет в трубу мертвое тело? Босху припомнились слова Краули об анонимном звонке, в котором звонивший сообщал о трупе. «…Просто звонил какой-то мальчишка, только и всего». Не был ли этот звонивший тем самым рисовальщиком? Босх отнес баллончик обратно к фургону криминалистической лаборатории и отдал Доновану.
– После «аптечки» и «плитки» сними отпечатки и с этого, – попросил он. – Я думаю, он может принадлежать свидетелю.
– Сделаю, – сказал Донован.
* * *
Босх спустился с холмов и по съезду с бульвара Барэм выехал на Голливудскую автостраду, держа путь к северу. Проехав по перевалу Кауэнга-пэсс, он затем по автостраде Вентура проехал к западу, а затем снова свернул на север, на магистраль Сан-Диего. Чтобы проехать эти десять миль, ему потребовалось около двадцати минут. В воскресенье движение было слабым. Он съехал с шоссе на Роскоу и проехал пару кварталов к востоку, углубляясь по Лэнгдон-авеню в тот жилой район, где обретался Медоуз.
Сепульведа, как и большинство пригородов Лос-Анджелеса, имела в своем составе и хорошие, и плохие жилые районы. Босх не рассчитывал увидеть на улице, где жил Медоуз, подстриженные лужайки или тротуары, уставленные «вольво». И он не обманулся в своих ожиданиях. Прошло не менее десятка лет с тех пор, как здешние апартаменты утратили свою привлекательность. Окна нижних этажей были забраны решетками, а двери гаражей – исписаны граффити. Отчетливый запах пивзавода на Роскоу проникал и в жилой массив. Здесь пахло точь-в-точь как в баре в четыре часа утра.
Медоуз жил в U-образном многоквартирном доме, построенном в 50-х годах, когда в воздухе еще не стоял пивной запах, на каждом углу не тусовалась банда хулиганов, а в жителях округи не умерла надежда на лучшее будущее. Во внутреннем дворике дома имелся бассейн, но он уже давно был наполнен только песком и грязью. Сейчас внутренний дворик представлял собой овальной формы клочок бурой травы, окруженный полоской грязного цемента. Медоуз обретался в угловой квартире на верхнем этаже. Пока Босх поднимался по лестнице, а потом шагал по коридору мимо квартир, до него доносился неумолчный гул автострады. Дверь в квартиру 7В была не заперта, и за ней открывалась небольшая комната – гостиная, столовая и кухня в одном лице. Здесь, привалившись к кухонной стойке, стоял Эдгар и что-то писал в записной книжке.
– Приятное местечко, верно? – бросил он.
– Угу, – отозвался Босх и огляделся. – Дома никого?
– Нет. Я справился у соседки, и она сказала, что никого не видела с позавчерашнего дня. Говорит, что человек, который здесь проживал, назвался не Медоузом, а Филдзом
[9]
. Остроумно, да? Говорит, что он жил совсем один. Провел здесь примерно с год, вел в основном одинокий образ жизни. Это все, что ей известно.
