– Выходит, она позвонила Руди насчет братца.
– Стало быть, два раза он не звонил.
– Не-а. Мы тут обычно так заняты, что они могут считать себя счастливчиками, если сумеют позвонить хоть один раз.
Маккалеб кивнул, сложил фотокопии и собирался убрать их обратно в карман, но Уинстон забрала их у него из рук.
– У меня будет целее, – сказала она и сунула сложенные бумаги в задний карман джинсов. – Сержант Цукер, – продолжала она, – вы, часом, не из тех славных парней, кто звонит Таферо, поскольку тот бывший коллега, и подсказывает, что тут у вас в аквариуме есть потенциальная рыбка для него?
Цукер мгновение пристально смотрел на нее, его лицо окаменело.
– Это очень важно, сержант.
Каменное лицо трещиной рассекла сухая улыбка.
– Нет, я не из тех славных парней, – произнес Цукер. – И в моей ночной смене нет таких славных парней. И кстати, о смене – у меня малолюден, а значит, я не могу больше беседовать с вами. Всего доброго.
Он шагнул назад.
– Последний вопрос, – быстро сказала Уинстон.
Цукер обернулся.
– Это вы позвонили Гарри Босху и рассказали, что Ганн в камере?
Цукер кивнул.
– У меня от него постоянная заявка. Каждый раз, когда Ганн попадал сюда, Босх хотел знать об этом. Он приезжал и разговаривал с ним, пытался что-то выжать по тому старому делу. Босх не отступался.
– Здесь сказано, что Ганна зарегистрировали только в половине третьего, – заметил Маккалеб. – Вы позвонили Босху посреди ночи?
– Как договорено. Босху было все равно, который час. На самом деле процедура такая: я передавал ему сообщение на пейджер, потом он перезванивал.
– Так все было и в ту последнюю ночь?
– Да, я сбросил весточку на пейджер, и Босх перезвонил. Я сказал ему, что Ганн снова у нас Гарри приехал. Я пытался уговорить его подождать до утра, потому как тип был мертвецки пьян – в смысле Ганн, – но Гарри все равно пошел. А почему вы расспрашиваете о Гарри Босхе?
Уинстон не ответила, и Маккалеб вмешался:
– При чем тут Босх? Мы спрашиваем о Ганне.
– Что ж, это все, что я знаю. Могу я теперь идти? Смена была долгой.
– Будто не все такие, – ответила Уинстон. – Спасибо, сержант.
Они вышли на крыльцо.
– Твое мнение? – спросила Уинстон.
– Мне он показался честным. Но знаешь, давай несколько минут понаблюдаем за служебной стоянкой.
– Зачем?
– Уважь меня. Давай поглядим, на чем сержант поедет домой.
– Ты тратишь мое время, Терри.
Они все-таки сели в "чероки" Маккалеба и, объехав квартал, добрались до служебной автостоянки голливудского участка. Маккалеб остановился ярдах в пятидесяти от выезда, перед пожарным гидрантом. Приладил зеркальце бокового обзора так, чтобы видеть все выезжающие со стоянки машины. Пару минут они сидели молча, потом Уинстон заговорила:
– Если человек есть то, что он водит, то кто же тогда ты?
Маккалеб улыбнулся:
– Никогда не задумывался. "Чероки"... Наверное, я – последний в породе, что ли.
Он покосился на нее, потом снова посмотрел в зеркало.
– Ну, а как насчет слоя пыли на всем, что...
– Есть. По-моему, это он.
Маккалеб смотрел на машину, которая выехала со стоянки и повернула налево – в их сторону.
– Едет сюда.
Оба замерли. Машина подъехала и остановилась прямо рядом с ними. Маккалеб ненароком скосил глаза и встретился взглядом с Цукером. Коп опустил окно с пассажирской стороны. У Маккалеба не было выбора. Он опустил свое.
– Вы припарковались перед пожарным гидрантом, детектив. Не нарывайтесь на предупреждение.
Маккалеб кивнул. Цукер отсалютовал двумя пальцами и уехал. Ездил он на старой "краун-виктори" – подержанной патрульной машине, какие можно приобрести на аукционе за четыреста баксов плюс восемьдесят девять долларов девяносто пять центов за покраску.
– Мы выглядели как пара кретинов, – сказала Уинстон.
– Угу.
– Что говорит твоя теория об этой машине?
– Либо он честный человек, либо ездит на работу на драндулете, потому что не хочет, чтобы все увидели "порше".
Он помолчал.
– Или "БМВ".
Маккалеб повернулся к Уинстон и улыбнулся:
– Очень смешно, Терри. Что теперь? В конце концов, мне сегодня надо заняться и настоящей работой. И еще встретиться утром с твоими приятелями из Бюро.
– Держись меня... и они мне не приятели.
Он завел "чероки" и отъехал от обочины.
– Ты действительно считаешь мою машину грязной? – спросил он.
36
Почта на Уилкокс оказалась большим зданием времен Второй мировой войны с потолками высотой двадцать пять футов и фресками на стенах, изображающими буколические сцены. Когда они вошли, Маккалеб окинул фрески взглядом, но не из-за их художественных или философских достоинств. И насчитал три маленькие камеры, установленные над клиентским залом. Указал на них Уинстон.
Они встали в очередь. Добравшись до окошка, Уинстон показала жетон и спросила сотрудника службы безопасности. Пришлось подождать еще минут пять, наконец открылась дверь возле игровых автоматов и выглянул невысокий чернокожий мужчина с седыми волосами.
– Мистер Лукас? – спросила Уинстон.
– Совершенно верно, – улыбнулся тот.
Уинстон снова показала жетон и представила Маккалеба просто по имени. Маккалеб сказал ей по пути от голливудского участка, что звание партнера не работает.
– Мы занимаемся расследованием убийства, мистер Лукас, и одной из важнейших улик является почтовый перевод, оплаченный здесь и, возможно, отправленный отсюда двадцать второго декабря.
– Двадцать второго? Прямо в рождественскую суету?
– Совершенно верно, сэр.
Уинстон посмотрела на Маккалеба.
– Мы заметили, что у вас тут на стенах камеры, мистер Лукас, – сказала она. – Нам было бы интересно узнать, есть ли у вас видеозапись от двадцать второго.
– Видеозапись, – произнес Лукас, словно в первый раз услышал это слово.
– Вы ведь работаете в службе безопасности? – нетерпеливо спросила Уинстон.
– Да, я сотрудник службы безопасности. Я управляю камерами.
– Можете провести нас и показать вашу систему наблюдения, мистер Лукас? – спросил Маккалеб мягче.
