– Да-да, конечно, могу. Как только вы получите разрешение, я отведу вас.
– А как и где нам получить разрешение? – спросила Уинстон.
– В региональном отделении Лос-Анджелеса. В деловой части города.
– Нам надо обратиться к какому-то определенному человеку? Мы расследуем убийство, мистер Лукас. Время дорого.
– Мистер Причнар, почтовый инспектор, вот с кем вам следовало бы поговорить. Да.
– Вы не возражаете, если мы зайдем к вам в кабинет и позвоним мистеру Причнару вместе? – спросил Маккалеб. – Это сберегло бы нам массу времени, да и мистер Причнар мог бы поговорить с вами напрямую.
Лукас на мгновение задумался и решил, что идея неплоха. Он кивнул:
– Давайте поглядим, что получится.
Лукас открыл дверь и провел их мимо рядов огромных почтовых корзин в уютный кабинет с двумя приставленными друг к другу столами. На одном столе стоял видеомонитор с разделенным на четыре части экраном, куда были выведены камеры, установленные в клиентском зале почты. Маккалеб понял, что, оглядывая стены, просмотрел одну камеру.
Лукас провел пальцем по списку номеров, приколотому к столешнице, и взялся за телефон. Дозвонившись до начальника, он объяснил ситуацию и передал трубку Уинстон. Та повторила объяснение и вернула трубку Лукасу. Кивнула Маккалебу. Они получили "добро".
– Ну хорошо, – сказал Лукас, положив трубку. – Давайте поглядим, что там у нас есть.
Он сунул руку в карман брюк и вытащил связку ключей на цепочке, прикрепленной к поясу. Обошел кабинет, отпер дверь подсобки; там оказалась стойка с видеомагнитофонами и четыре полки с видеокассетами, помеченными числами от единицы до тридцати одного на каждой полке. На полу стояли две картонных коробки с чистыми кассетами.
Маккалеб увидел все это и внезапно понял, что сегодня двадцать второе января – ровно месяц со дня перевода денег.
– Мистер Лукас, остановите магнитофоны, – сказал он.
– Не могу. Магнитофоны должны всегда писать. Если мы работаем, ленты крутятся.
– Вы не понимаете. Нам нужно двадцать второе декабря. Мы перепишем день, который хотим увидеть.
– Придержите коней, детектив Маккаллан. Мне надо объяснить принцип работы.
Маккалеб не потрудился поправить его. Некогда.
– Тогда поторопитесь, пожалуйста.
Маккалеб посмотрел на часы. Восемь сорок восемь. Почта открылась сорок восемь минут назад. Значит, сорок восемь минут записи от двадцать второго декабря стерты сорока восемью минутами сегодняшней записи.
Лукас начал объяснять процедуру записи. По одному видеомагнитофону на каждую из четырех камер. Одна пленка в каждой машине в начале каждого дня. Камеры настроены на тридцать кадров в минуту, благодаря чему одной кассеты хватает на весь день. Запись каждого отдельного дня хранится месяц и используется снова, если ее не откладывают для расследования службы инспекторов почт.
– У нас масса всяких аферистов. Настоящие артисты. Сами знаете, Голливуд! В конце концов оказывается, что отложена масса записей. Инспектора приходят и забирают их. Или мы их отсылаем с курьером.
– Ясно, мистер Лукас. – В голосе Уинстон прозвучала настойчивость: очевидно, она осознала то же, что раньше Маккалеб. – Будьте добры выключить магнитофоны или заменить в них кассеты. Нам надо переписать то, что может оказаться ценной уликой.
– Сию минуту, – ответил Лукас.
И приступил к делу. Сначала он залез в коробку и достал четыре чистые кассеты. Потом подготовил ярлычки и наклеил на кассеты. Достал заткнутую за ухо ручку и написал на ярлыках дату и какой-то код. Потом, наконец, начал вынимать кассеты из магнитофонов и заменять их новыми.
– Ну, а как вы собираетесь это сделать? Кассеты – собственность почты. Их не разрешается выносить. Я могу устроить вас за этим столом. Если желаете, у меня есть портативная видеодвойка.
– Вы уверены, что нам нельзя просто позаимствовать их на денек? – спросила Уинстон. – Я бы вернула их к...
– Только по решению суда. Так сказал мне мистер Причнар.
– Тогда, полагаю, у нас нет выбора, – вздохнула Уинстон, глядя на Маккалеба и разочарованно качая головой.
Пока Лукас ходил за видеодвойкой, Маккалеб и Уинстон решили, что Маккалеб останется и посмотрит видеозапись, а Уинстон поедет в управление на совещание с сотрудниками Бюро, Твилли и Фридманом. Она обещала не упоминать о новом расследовании Маккалеба и о том, что его прежнее указание на Босха оказалось ошибочным. Она вернет скопированные материалы дела и видеозапись с места преступления.
– Я знаю, что ты не веришь в совпадения, Терри, но на данный моменту тебя ничего больше нет. Найди зацепку в кассетах, я отдам запись капитану, и тогда уж Твилли и Фридман у нас попляшут. Но пока у тебя ничего нет... Я сейчас в немилости, и мне требуется нечто большее, чем простое совпадение.
– А звонок Таферо?
– Какой звонок?
– Он каким-то образом узнал, что Ганн в вытрезвителе, пришел и поручился за него, чтобы на следующую ночь его могли прикончить и свалить убийство на Босха.
– О звонке я не знаю... даже если звонил не Цукер, это мог быть кто-то другой, с кем Таферо договорился. Остальные твои слова – только догадки, не подтвержденные ни единым фактом.
– По-моему, здесь достаточно...
– Прекрати, Терри. Ничего не хочу слушать, пока у тебя не появится чего-то конкретного. Мне пора на работу.
Вернулся Лукас, толкая тележку с маленьким телевизором.
– Я подключу, – сказал он.
– Мистер Лукас, мне надо идти: у меня назначена встреча, – извинилась Уинстон. – Мой коллега посмотрит записи сам. Благодарю вас за сотрудничество.
– Счастлив быть полезным, мэм.
Уинстон посмотрела на Маккалеба:
– Звони.
– Хочешь, чтобы я подвез тебя к твоей машине?
– Здесь всего несколько кварталов. Пройдусь пешком.
Он кивнул.
– Доброй охоты, – сказала она.
Маккалеб кивнул. Когда-то Уинстон уже говорила ему это, и то дело ничем хорошим не кончилось.
37
Лэнгуайзер и Крецлер сказали Босху, что собираются завершить свой план к концу сегодняшних слушаний.
– Он наш, – улыбнулся Крецлер, наслаждаясь приливом адреналина, сопровождавшим принятие решения спустить курок. – К тому времени как мы закончим, он будет спутан, как индейка. Сегодня у нас Хендрикс и Кроу. Мы получили все, что нужно.
– Кроме мотива, – заметил Босх.
– Мотив не важен, когда преступник явный психопат, – сказала Лэнгуайзер. – Присяжные не уйдут под конец в свою комнатку, рассуждая: "Н-да, но каким же был мотив?" Они скажут, что этот тип – мерзкий извращенец, и...
