— Не волнуйся, слушайся меня, я тебе подскажу.
Тут они оба расхохотались, вдруг почувствовав себя молодыми.
Потом они немного поговорили о его последней статье, о ее планах на будущее и о
домике Торенсенов на озере Тахо. Тригви рассказал о беседе со своим другом,
репортером, который производил свое расследование относительно Лоры Хатчинсон.
Может быть, ничего и не получится и не прольется новый свет на этот несчастный
случай, но все-таки Тригви мучили серьезные подозрения.
— Ладно, увидимся завтра, — сказал он наконец, и
его тон был снова таким многозначительным, что, вешая трубку, она удивилась —
что он имел в виду? Но на следующее утро он появился в госпитале, держа в руках
коробку с едой и букет цветов.
Пейдж в это время помогала физиотерапевту массировать
Алисон. Ее ноги и руки были напряжены, мышцы сжаты и блокированы. Нужна была
огромная работа, чтобы заставить их хотя бы немного расслабиться. Ее тело, как
и ее мозг, не отвечало на усилия врачей. Пейдж была уже на грани истерики и
поэтому обрадовалась, когда появился Тригви.
— Пейдж, давай немного пройдемся. — Он
почувствовал, как она устала. — Сегодня такой чудесный день! И правда,
когда они вышли на воздух, ей стало легче.
Светило яркое солнце, небо было голубым, без облачка в
общем, именно такая погода, какая и должна быть в Калифорнии в начале июня.
Они сидели на лужайке перед госпиталем вместе со стажерами и
медсестрами. На них смотрели так, словно они были влюбленные, которым некуда
торопиться.
— Это лето, похоже, будет чудесным, — сказал
Тригви и прилег на траву рядом с ней. Она с наслаждением вдыхала аромат
принесенных им цветов и легко коснулась его рукой, и Тригви посмотрел на нее
так, как уже давно на нее не смотрели мужчины, если смотрели вообще. И в эту
минуту она поняла, чего же ей действительно не хватало в жизни. — И ты
такая красивая, очень красивая…
И знаешь, ты похожа на норвежку, — вдруг просиял он.
— Никакая я не норвежка, — с шутливым упрямством
ответила она, — мой отец был англичанином.
— Ну а мне ты кажешься скандинавкой. — Он
пристально посмотрел на нее. — Я подумал, если бы мы были женаты, какие у
нас могли бы быть красивые дети. Ты хотела бы еще иметь детей? — спросил
он с неожиданной прямотой. Он хотел узнать о ней все, не только то, как она
относилась к Алисой, какая она мужественная и какая хорошая мать, ибо обо всем
этом он уже знал и мог узнать во время совместных бдений в реанимационном
отделении.
— Я хотела раньше, — ответила она, — но мне
уже тридцать девять, так что, пожалуй, поздновато. А кроме того, у меня на
руках Энди и Алисой.
— Но ведь так будет не всегда, когда-нибудь положение
изменится, уже сейчас оно стабилизируется. — Тригви не был уверен в этом,
но он всячески хотел успокоить Пейдж. — Мне сорок два, и я не чувствую
себя стариком. Мне бы хотелось иметь еще пару ребят, а ты еще могла бы заиметь
полдюжины.
— Ничего себе идейка! — рассмеялась она, а потом
надолго задумалась. — Энди хотел, чтобы у меня были еще дети. Мы говорили
об этом как раз в тот день, когда я везла его с бейсбола, а ночью с Алисой
произошел этот несчастный случай… и все так переменилось. — Он кивнул. Она
уже полтора месяца не жила с мужем, а Хлоя никогда не станет балериной… не
говоря уже о мертвом Филиппе и неподвижной Алли. — И все же… да… пожалуй,
я бы не отказалась от детей. Хотя бы от одного, а там посмотрим… И я хотела бы
вернуться на работу. Я уже думала о твоем предложении расписать стену в
госпитале… я поделилась с Френс, и она сказала, что поговорит об этом с
начальством.
— Я бы на ее месте не отказался, мне хотелось бы иметь
такую фреску в своем доме. Как, не откажешься от клиента — вполне
платежеспособного?
— Никогда!
— Идет. Давай обсудим это завтра после ужина. Привози
Энди.
— Да я же тебе надоем, учитывая еще и четверг! —
вдруг заволновалась она, и Тригви рассмеялся.
— Ты никогда не надоешь мне, Пейдж, даже если я буду
видеть тебя день и ночь. Кстати, тебе не кажется, что пора это
проверить? — Она вспыхнула при этих словах, а он притянул ее к себе и
поцеловал. — Я люблю тебя, Пейдж, — прошептал он, — очень, очень
люблю.
И ты мне никогда не надоешь, слышишь? Мы заведем десять
детей и будем жить счастливо все вместе. Прошу тебя, поверь мне! Я не смогу
теперь жить без тебя.
Они лежали на траве и целовались, смеясь, как дети.
Это было слишком хорошо, она боялась поверить в реальность,
но по крайней мере Пейдж надеялась, что он говорит искренне и действительно хочет,
чтобы их отношения продлились.
Наконец они поднялись с травы, и Пейдж с тоской подумала,
что нужно возвращаться в палату: массаж, терапия, аппарат искусственного
дыхания, молчание и весь ужас больничной палаты предстали перед ней. Временами
ей было трудно заставить себя вернуться туда, но она всегда справлялась с этой
усталостью. Медсестры могли проверять по ней часы — она всегда в одно и то же
время сидела рядом с Алисой, гладя ее по голове и разговаривая с ней.
— Я пойду с тобой, — сказал он, поднимаясь. Она
несла корзинку с цветами. Когда они вошли в палату, держась за руки и смеясь,
она выглядела посвежевшей и отдохнувшей.
— Хорошо позавтракали? — спросила новая медсестра.
— Отлично, спасибо. — Она улыбнулась Тригви,
стоявшему за ее спиной.
Это была самая заботливая, самая любящая мать, какую он
когда-либо видел. Она стала рассказывать Алисой о том, какая хорошая погода
стоит на улице, и вдруг произошло неожиданное — Алисон тихо простонала и слегка
повернула голову к матери. Пейдж мгновенно замолчала, потрясенная этим, ее
глаза были прикованы к дочери. Но Алисон снова лежала неподвижно, а машины
продолжали тихо гудеть. Пейдж перевела изумленный взгляд с дочери на Тригви.
— Она шевельнулась… О боже!.. Тригви, она пошевелилась…
Сестры тоже заметили что-то со своего наблюдательного
пункта, и две из них подбежали к Пейдж и Тригви.
— Я видела, она повернула ко мне голову, —
бормотала Пейдж сквозь слезы, наклоняясь, чтобы поцеловать Алисон. —
Солнышко, ты повернулась… я видела это… я слышала тебя… любовь моя, я тебя
слышала. — Она продолжала целовать Алисон, а Тригви не мог сдержать слез,
глядя на нее. Одна из сестер позвонила находившемуся на дежурстве доктору
Хаммерману, и через пять минут он появился в палате. Пейдж рассказала ему, что
ей удалось заметить, а Тригви подтвердил. Сестры тоже рассказали то, что
видели, и показали ему запись пленки с компьютера. Голос и движение Алисон
отразились на линии, характеризующей мозговые процессы девочки.
— Трудно пока сказать, что это могло бы значить, —
с сомнением сказал доктор. — Надеюсь все же, что это хороший знак. Во
всяком случае, мы можем говорить с надеждой о том, что к ней возвращается
сознание. Кроме того, не следует думать, миссис Кларк, что это движение и стон
безусловно могут означать функционирование ее мозга… и все же не хочу
разочаровывать вас, это может стать началом выздоровления, мы должны
надеяться, — закончил он, но ничто не могло разочаровать Пейдж, радостно
смотревшую на дочь. В этот день девочка больше не шевелилась, зато повторила
движение на следующее утро, когда с ней сидела Пейдж. Она даже позвонила Брэду
на работу, чтобы поделиться радостью, но там ей сказали, что он уехал в
Сент-Луис. Она разыскала его вечером в отеле, но он не пришел в восторг, как
ожидала она. Он стал говорить, как доктор Хаммерман, призывая ее не слишком-то
обнадеживаться.
