– Мистер Кросс, нам надо поговорить, – произнес агент и выключил телевизор.
– Кто вы такие? – прохрипел Кросс.
– Мы из ФБР, – обернувшись, промолвил агент. – Но вот интересно знать, кто вы такой? Кто вы такой, что вмешиваетесь в наши дела?
– Я не... ничего не понимаю.
– Что вы сказали Босху?
– Не знаю, о чем вы. Это он приехал ко мне, а не я к нему.
– Не похоже, чтобы вы могли куда-нибудь поехать.
Наступило непродолжительное молчание. Лоутон был неспособен даже пальцем пошевелить, но его взгляд отражал все, что он хотел сказать.
– Вы не из ФБР, – выдавил он. – Покажите значки и удостоверения.
Агент шагнул к Кроссу и загородил его от нас.
– Значки? – воскликнул он с сильным мексиканским акцентом. – На хрена нам значки!
– Убирайтесь отсюда! – Я ни разу не слышал, чтобы Лоутон говорил так громко и чисто. – Вот пожалуюсь Гарри Босху, тогда берегитесь!
Агент с усмешкой обернулся к своему напарнику:
– Он нас Гарри Босхом пугает... Нет, мистер, мы о Гарри Босхе позаботимся. А ты о себе подумай. – Он нагнулся к Лоутону: – Ты мешаешь федеральному расследованию, понял? Федеральному!
– Пошел ты со своим федеральным расследованием!
Я улыбнулся. Пуля прошила тело Кросса, но не задела хребет. Он остался настоящим мужиком.
В поле зрения камеры попалось лицо агента. Его глаза горели злобой.
– Напрасно берешь пример с Босха. Он человек пропащий. Вероятно, ты его вообще больше не увидишь. Хочешь туда, где и он? Смотри, загремишь как миленький. А знаешь, что в камере с калеками-колясочниками делают? Закатят в угол и заставляют сосать. Ты этого желаешь?
Кросс на секунду закрыл глаза, но потом собрался с мужеством.
– Валяй, действуй, ты... Вези куда хочешь.
– Действовать?
Агент нагнулся к Кроссу, словно хотел сказать ему что-то на ухо.
– Никуда я тебя не повезу. Буду здесь действовать, – усмехнулся он и выдернул дыхательные трубки из ноздрей несчастного.
– Не надо, Милтон... – испуганно пробормотал его напарник.
– Заткнись, Карни! Тоже мне умник нашелся. Не хочет сотрудничать с властями.
Глаза Кросса расширились. Он жадно, как рыба, выброшенная на берег, глотал воздух.
– Падло! – бросил Барнетт Биггар.
На полицейском жаргоне "падло" означает высшую степень неприязни и презрения. Этим словом награждались не только злостные правонарушители и закоренелые преступники, но и отъявленные негодяи. Я молчал, но чувствовал, как во мне закипает гнев. То, что они сделали со мной, ничто по сравнению с унижением и издевательством, которым подвергался Кросс.
Он пытался заговорить, но ему не хватало воздуха. Агент Милтон злорадно ухмылялся.
– Ну как? Будем беседовать? Кивни, если хочешь что-нибудь сказать мне... А-а, я забыл, что ты даже кивнуть не можешь.
Он вставил трубки в ноздри Кроссу, и тот жадно задышал, как человек, вынырнувший из десятиметровой глубины.
– Видишь, как все просто? – произнес его мучитель. – Будешь сотрудничать?
– Чего вы хотите? – прохрипел Кросс.
– Что ты сказал Босху?
Взгляд Кросса скользнул к часам, потом остановился на Милтоне. Не думаю, чтобы он смотрел время. Мне внезапно пришла мысль, что он знает о камере. Он хороший сыщик. Может, он догадывался о моей затее с камерой.
– Я рассказал ему о своем расследовании. Все, что помню. От ранения у меня память отшибло. Затем начал кое-что вспоминать...
– Зачем он приезжал еще и сегодня?
– Я забыл ему сообщить, что у меня сохранились досье. Жена позвонила ему, и он приехал за бумагами.
– Что еще?
– Ничего.
– Что тебе известно о похищенных деньгах?
– Ничего. Мы с напарником до этого не дошли.
Милтон наклонился и взялся за дыхательные трубки.
– Я правду говорю, – испуганно протянул Кросс.
– Только попробуй соврать!
Агент отнял руки от трубок.
– С Босхом больше не общаться, понял?
– Да.
Кросс опустил голову.
Выходя с напарником из комнаты, агент Милтон погасил свет. Перед тем как погас экран, мы услышали, что Кросс плачет. Он стонал, стонал судорожно, как раненый зверь. Я не смотрел на Биггаров, и они не смотрели на меня. Мы стояли, уставившись на темный экран.
Через минуту камера отключилась, но вскоре экран опять засветился. Это включила свет вошедшая в комнату Дэнни. Я взглянул на часы. Миновало всего три минуты после ухода фэбээровцев. Дэнни приблизилась к мужу и села к нему на колени, обхватив ногами его тощие бедра. Распахнула халат и притянула его голову к обнаженной груди. Лоутон рыдал навзрыд, а она успокаивала его, как малого ребенка. Потом Дэнни запела.
Я знал эту песню, и пела она замечательно, пела мягким, как утренний ветерок, голосом, а не резким, скрипучим, каким пела первая исполнительница, старавшаяся вложить в песню все горести и муки человечества. Луи Армстронга мало что трогало, но если бы он услышал, как пела Дэнни...
Я вижу голубое небо,
Я вижу белые облака.
Благодарим за светлый день,
Благословим святую ночь.
Мир прекрасен...
У меня возникло ощущение, будто я незваным гостем вторгся в чужую жизнь.
– Выключи! – попросил я Андре.
24
Памятным событием в моей полицейской карьере было не раскрытие какого-нибудь крупного преступления, а 3 марта 1991 года. Дело было после ленча. Я сидел за столом и делал вид, что заполняю бумаги. Но, как и все мои сослуживцы, я ждал. Когда все побросали дела и начали собираться у телевизоров, я тоже встал. Один телевизор стоял в кабинете лейтенанта, другой подвешен к стене в клетушке, где работал парень, занимавшийся делами по взломам. С лейтенантом я в ту пору не ладил, и потому пошел в ту клетушку. Мы были наслышаны о происшедшем, но мало кто видел отснятый материал. Изображение было черно-белым, зернистым, но достаточно ясным, чтобы понять, что грядут иные времена.
Четверо полицейских стояли над лежащим на земле человеком. Это был Родни Кинг, чернокожий, бывший заключенный, а ныне преуспевающий торговец. Двое молотили его дубинками, третий бил ногой по ребрам, четвертый заряжал пистолет. Вокруг толпились еще полицейские. У многих из нас отвисла челюсть, и стало муторно на душе. Нас словно обманули, предали. Все сознавали, что полицейская практика меняется. Правда, мы еще не знали, меняется к лучшему или худшему. Не знали, что под треск политических дебатов улицы, как приливная волна, захлестнут смертоносные расовые волнения, а жизнь большого города будет на время парализована. И все это из-за происшествия в долине Сан-Фернандо.
