Так, шаг за шагом, слово за слово, мы вышли из-под веранды. Теперь, если появится полиция, Саймонсона могут взять на мушку.
– А женщина из ФБР? Что случилось с Мартой Гесслер?
– Когда Дорси сказал мне о ней, я понял: ее надо убрать. Он был...
Нога у Саймонсона вдруг подвернулась, и он упал навзничь. Я накинулся на него, как дикий зверь. Мы катались по земле, каждый пытался завладеть ружьем. Он был моложе и сильнее меня, и через несколько секунд уже лежал на мне. Но ему не хватало опыта борьбы.
Мне удалось просунуть большой палец правой руки в защитный обод курка. Я закрыл глаза. Перед моим внутренним взором возникли протянутые руки Анджеллы Бентон. Собрав последние силы, я сдвинул ружье и нажал курок. Над моей головой прогремел гром. Мое лицо словно опалило огнем. Я приоткрыл глаза и увидел кровавое месиво, в которое превратилось лицо Саймонсона. Он скатился с меня, задергал ногами, словно поехал на велосипеде, и затих.
Я медленно сел, пытаясь сообразить, как все произошло. Ощупал голову, вроде цела, но лицо горело, и звенело в ушах.
Рядом со мной в траве что-то поблескивало. Бутылка с водой, полная, неоткупоренная, которую несколько дней назад я нечаянно сшиб с веранды. Нога у Саймонсона подвернулась об эту бутылку. Она спасла мне жизнь. Я отвинтил пробку и полил лицо, смыл кровь.
– Не двигаться!
Я посмотрел наверх: через перила веранды перегнулся человек и целился в меня. Он был в форме, на груди поблескивал значок. Слава Богу, полиция!
– Не беспокойтесь, – промолвил я, раскидывая руки. – И не подумаю двигаться.
Я снова лег и начал жадно вдыхать воздух. В ушах еще звенело, но я уже слышал биение собственного сердца, возвращающегося в нормальный жизненный ритм. Я смотрел в темнеющее небо, туда, где не сумевшие спастись на земле ждали нас, оставшихся. Нет, пока туда не время, подумал я. Не время.
40
Пока один полицейский держал меня на прицеле, его напарник спустился через люк и по откосу ко мне. В левой руке он держал фонарик, в правой пистолет. У него были глаза растерянного человека, не знающего, в какую историю вляпался.
– Переворачивайся на живот и руки за спину! Живо! – велел он напряженным и тонким от волнения голосом.
Я сделал, как было велено, и полицейский, положив фонарик на землю, нацепил мне на запястья наручники, к счастью, не такие тугие, как в ФБР. Я попытался заговорить с ним:
– Я, чтобы вы знали...
– Не хочу я ничего знать.
– ...служил в ПУЛА, в Голливуде. Оттрубил двадцать пять годков с хвостиком и ушел.
– Очень интересно. Побереги то, что знаешь, до того, как подашь на меня в суд.
Мой дом расположен на территории северного голливудского отделения, где у меня почти не было знакомых.
– Эй! – позвал полицейский сверху. – Надо установить его личность. Давай посвети.
Второй направил мне в лицо слепящий луч.
– Имя и фамилия?
– Гарри Босх, я в убойном отделе работал.
– Гарри?..
– Я знаю его, Свонни. Убери свет.
Свонни отвел фонарик.
– Но браслеты пока оставим. Потом разберемся... О Господи Иисусе!
Он осветил обезображенное лицо Саймонсона.
– Свонни, тут, видимо, крупное преступление.
– Да уж, Гурвиц!
Я слышал, как Свонни обходит трупы, но из-за высокой травы ничего не видел.
– Эй, да тут один живой. Вызывай "скорую".
Наверняка это Бэнкс. Я был рад, что он жив. Он подтвердит мои показания, иначе сам надолго загремит за решетку. Я перевернулся на спину и сел.
– Я же сказал, не двигаться! – прикрикнул Свонни.
– Трудно дышать, когда морда в земле.
– Все равно не двигайся.
– Эй, Свонни, – снова позвал Гурвиц. – Тут в доме еще один труп. Со значком ФБР.
– Паршивые дела...
– Паршивые.
Дела и вправду были паршивые. Через полчаса дом и окрестности наполнились людьми в форме: ПУЛА, ФБР, шерифское управление, пожарные. Понаехали репортеры из газет и с телевидения. Всю ночь над холмом и домом кружили вертолеты. Шум винтов был страшный, куда там грому в ушах от одного выстрела.
Бэнкса положили на носилки и подняли в вертолет. Потом медики принялись за меня. Намазали мне ожоги гелем, настоянным на алоэ, дали аспирин. Сказали, что повреждения незначительные, шрамов не останется. Я же чувствовал себя так, будто только что перенес лазерную операцию на лице проделанную слепым хирургом.
Чтобы я самостоятельно вылез из-под дома, с меня сняли наручники, но в доме надели опять и усадили на диван в гостиной. Отсюда я видел торчащие из коридора ноги Милтона. Над ним уже работала следственная бригада.
Когда детективы занялись мной, я сообразил, что дело приняло дурной оборот. Они появлялись, осматривали труп Милтона, выходили на веранду, глядели на три других трупа, возвращались и, не говоря ни слова, подозрительно косились на меня. Кто-то в кухне открыл пакет с кофе и на полную мощность запустил кофемолку.
Так продолжалось два часа. Я никого не знал: все были из северного Голливуда. Затем полицейское начальство приказало передать расследование происшествия в отдел по раскрытию грабежей с убийством. Многих оттуда я знал, а с некоторыми даже служил бок о бок. Киз Райдер возмутилась, увидев меня в наручниках, и распорядилась снять их. Никто не пошевелился, и она сама разомкнула стальные браслеты.
– Как ты себя чувствуешь, Гарри?
– Сейчас нормально.
– У тебя лицо красное и распухшее. Может, позвать медиков?
– Они уже осмотрели меня. Не с той стороны к ружью приложился.
– Ты как хочешь дать показания – с адвокатом или мы с тобой сами побеседуем? Правила тебе известны.
– С тобой я согласен говорить, Киз. Как на духу все выложу. С другими – только в присутствии адвоката.
– Но я же больше не в ОГУ, ты что, забыл?
– Твое место там, и ты это знаешь.
– Трудно определить, где чье место.
– Выбирай, Киз. Либо ты берешься, либо... У меня хороший адвокат.
Она задумалась.
– Ладно, подожди меня несколько минут. Я скоро вернусь.
Райдер вышла посоветоваться с начальством относительно моего предложения. Вдруг появился специальный агент Джон Пиплз, присел у мертвого Милтона, потом пристально посмотрел на меня, будто собирался что-то сказать. Он сознавал, что его судьба в моих руках.
– Не дают нам с тобой потолковать по душам, – произнесла возвратившаяся Киз Райдер. – Убит сотрудник подразделения антитеррора, и это решило все. Дело передано ФБР.
