— Все же это мой брат и это, черт побери, моя статья. Я не отдам ее никому.
Он успокаивающе поднял вверх обе руки. Понимал, что такое предложение переходит за всякие рамки.
— Значит, так: ты работаешь на телефоне и возвращаешься ко мне, найдя что-то более весомое.
— Ты сам понимаешь, о чем говоришь? Хочешь, чтобы я вернулся с доказательствами? А мне нужно попасть туда, чтобы найти доказательства.
* * *
Вернувшись к себе, я открыл новый файл в текстовом редакторе и принялся излагать все, что знал о смерти Терезы Лофтон и гибели моего брата. Я старался не упустить ни одной, самой малой, подробности из упомянутых в полицейских досье. Звонил телефон, но я не снимал трубку, непрерывно продолжая печатать.
Я знал точно: начать следует с наиболее основательных фактов. Затем я использую эти факты, чтобы опровергнуть вывод о самоубийстве брата. В итоге — получу согласие Гленна. А если заставлю полицию вновь открыть дело о гибели Шона, то смогу отправиться в Чикаго.
Конечно, он темнил, говоря, что тему визита в округ Колумбия мы еще обсудим. Теперь я знал точно: если попаду в Чикаго, то попаду и в Вашингтон.
По мере работы над текстом во мне нарастало странное чувство. Казалось, что образ брата становится все ближе. Теперь его стерильное фото, лишенное всех нюансов живого человека, занимало мысли и чувства все больше и больше.
Потому что я уже начал верить. Верить в невозможное. Я позволил ему уйти, а теперь ослаб в коленях, подспудно ощущая свою вину. В том автомобиле лежал не только мой брат, мой близнец. Там остался и я.
Глава 9
Остановившись на шестой странице записей, полученных в результате целого часа работы, в итоге я свел их в шесть строк вопросов, ответы на которые следовало найти в первую очередь. Я обнаружил, что факты, если рассматривать их, предполагая, что Шон стал жертвой убийства, а вовсе не сам лишил себя жизни, дают совершенно неожиданные выводы, возможно, упущенные полицией.
Конечно, главной ошибкой было их изначальное убеждение в том, что это самоубийство. Они знали Шона и знали о том, что его угнетало нераскрытое дело Лофтон. Ведь каждый коп подозревает подобные чувства у своих товарищей. Они видели достаточно всякого и удивлялись только одному: тому, что еще живы.
Однако, двигаясь от одного факта к другому и не веря в самоубийство, я открывал то, что осталось скрытым.
Изучая составленный мной список, я видел на страницах блокнота следующее:
Пена: его руки?
После события: как долго?
Векслер/Скалари: автомобиль?
Обогреватель?
Блокировка замка?
Райли: перчатки?
Тут я сообразил, что могу запросто созвониться с Райли. Набрав ее номер, я ждал гудков шесть, пока она сняла трубку.
— Райли? Это Джек. Как ты? Я выбрал неудачное время?
— А есть удачное?
Мне показалось, она выпила.
— Хочешь, я выберусь к тебе? Правда, я могу приехать.
— Нет, не надо, Джек. Я в порядке. Ты же знаешь, просто такой грустный день. Понимаешь, я еще думаю о нем...
— Да. И я тоже о нем думаю.
— Как же так, тебя не было рядом так долго до того, как он ушел. Извини, я не могу просто оставить все это...
Я помолчал.
— Не знаю, Райлз. Мы словно боролись с ним, за что, не знаю. Я что-то сказал такое, что не следовало. Кажется, и он тоже... Возможно, был период взаимного охлаждения... Он сделал то, что сделал, раньше, чем я сумел с ним сблизиться.
Тут я понял, что давно не называл ее Райлз. Подумал, что она не заметила.
— О чем вы спорили? Не о девушке ли, которую разрезали надвое?
— Почему ты спрашиваешь? Он тебе что-то рассказывал?
— Нет. Просто догадалась. То дело вертело им как хотело. Почему бы этому не случиться с тобой? Вот все, что я подумала.
— Райли, да у тебя... Видишь ли, лучше на этом не зацикливаться. Старайся думать о хорошем.
Почти закончив разговор, я решил рассказать обо всем, чего добиваюсь. Хотелось по мере сил облегчить ее страдания. Но кажется, время для этого еще не пришло.
— Это так трудно.
— Знаю, Райли. Извини. Я не знал, что еще тебе сказать. Какое-то время нас разделяло долгое напряженное молчание.
Больше я вообще не слышал ни звука. Ни музыки. Ни телевизора. Вдруг я задумался: что же она делает, находясь в доме одна?
— Сегодня мне звонила мама. Это ты ей сказала?
— Да. Я подумала, что ей следует знать.
Я не ответил.
— Чего ты добиваешься, Джек? — наконец спросила она.
— Понимаешь, есть вопросы. Что-то вроде небольшого белого пятна, но оно существует. Скажи, полиция вернула или показала тебе перчатки Шона?
— Его перчатки?
— Те, что он надел в тот день.
— Нет. Я их не получала. И никто о них не спрашивал.
— Ладно. А что это были за перчатки?
— Кожаные. Почему ты...
— Просто такая игра. Расскажу потом, если найду, о чем рассказывать. А какого цвета они были? Черные?
— Да, черная кожа. Кажется, отделаны мехом.
Описание соответствовало перчаткам, что я видел на фотографиях с места преступления. На самом деле это не подтверждало ни одну версию, ни другую. Просто еще один пункт для проверки, еще одна утка в ряду остальных, составляющих мишень.
Мы поговорили еще немного, и я спросил, не хочет ли она пообедать вместе ближе к вечеру, поскольку собираюсь заехать в Боулдер. Она отказалась. Потом мы оба положили трубки. Я беспокоился за ее состояние, но надеялся, что наш разговор — как простой человеческий контакт — немного поднимет ей настроение. Я собирался заехать к ней в любом случае, после того как завершу другие дела.
* * *
Я уже миновал Боулдер, когда увидел снеговые облака, формировавшиеся у вершин Флатиронз. Я там вырос и потому помнил, насколько быстро выпадет снег, когда эти облака придут в движение. Я понимал: надеяться, что в багажнике «темпо», принадлежавшего фирме, спрятаны цепи, не следовало.
На Медвежьем озере я сразу же встретил Пену, стоявшего около будки и о чем-то разговаривавшего с группой лыжников, маршрут которых проходил мимо. Дожидаясь смотрителя, прошелся до озера. Там я заметил пару мест, где снег оказался протертым до самого льда. Ради эксперимента я выбрался на поверхность замерзшего озера, заглянув в один из темно-голубых проемов и представляя себе глубину лежавшей внизу воды. Где-то внутри почувствовал холодок. Двадцать лет назад под такой же лед ушла моя сестра. Она погибла здесь же, на этом озере. А теперь в пятидесяти ярдах от того места в своей машине умирает мой брат. Глядя вниз, сквозь холодный лед, я вспомнил услышанное когда-то о рыбе, которая может вмерзнуть в лед зимой, чтобы весной снова оттаять и выпрыгнуть из морозного плена. Теперь я надеялся, что это правда. Как жаль, что люди не способны на такой трюк.
