— Просто я узнал, где арестовали Алонзо. Выяснилось, что у вас дома.
— А что это за тип стоит у вас за спиной?
— Наш фотограф Сони Лестер. Работает в газете вместе со мной. Я, миссис Сессамс, приехал сюда, чтобы переговорить с вами о деле Алонзо. Если вдруг выяснится, что он невиновен, я приложу все усилия к тому, чтобы его освободили.
Говоря это, я подчеркнул голосом слова «если вдруг».
— Ясное дело, невиновен. Он не сделал ничего дурного.
— Мы можем наконец войти и поговорить об этом? — быстро спросил я. — Необходимо выяснить, что тут можно сделать.
— Войти я вам, так и быть, позволю, но только при условии, что вы не будете фотографировать. Никаких снимков, хорошо?
После этих слов экранная дверь слега приоткрылась. Я ухватился за дверную ручку и с силой за нее дернул. Дверь распахнулась. И я сразу же понял, что стоящая в дверном проеме женщина именно бабушка, а не мать Алонзо Уинслоу. Хотя бы потому, что на взгляд ей можно было дать не меньше шестидесяти. А еще она красила волосы, седые корни которых проглядывали сквозь спутанную темную курчавую массу, отличалась поразительной худобой — ее тело можно было сравнить разве что с ручкой метлы — и, несмотря на теплую погоду, носила шерстяной свитер и голубые джинсы. То, что по телефону она назвала себя матерью парня, было, конечно, любопытной деталью, характеризовавшей ее, но не бог весть какой серьезной. У меня появилось чувство, что эта женщина и впрямь в определенном смысле является и матерью, и бабушкой подозреваемого Алонзо Уинслоу.
Она указала нам на крохотное подобие гостиной в прихожей, где помещались диванчик и кофейный столик. И в гостиной, и в других помещениях, открывавшихся взгляду из прихожей, на всех предметах мебели лежали стопки запакованной в бумажные пакеты одежды. Некоторые пакеты были слегка надорваны, на некоторых красовались написанные от руки чьи-то фамилии и инициалы. Я услышал доносившийся снизу некий неясный шум, напоминавший приглушенный рокот барабана стиральной или сушильной машины, и сразу подумал о небольшой прачечной — маленьком частном бизнесе, располагавшемся в предоставленном властями социальном жилье. Возможно, именно по этой причине она не хотела, чтобы у нее дома фотографировали.
— Переложите куда-нибудь это барахло, присядьте и расскажите, что вы собираетесь сделать для моего Зо, — произнесла она.
Я переложил стопку бумажных пакетов с дивана на боковой столик и присел, машинально отметив про себя, что сквозь дырочки или разрывы в упаковке не проглядывало ни единого клочка ткани красного цвета. Квартал Родиа-Гарденс контролировался бандой «Крипс», и ношение одежды красного цвета, считавшегося отличительной чертой конкурирующей уличной банды «Бладз», могло навлечь на местного обитателя большие неприятности.
Лестер опустился на диван рядом со мной, поставив кофр с фотоаппаратурой на пол между ногами. Я заметил у него в руке небольшую камеру, которую он в следующую минуту, расстегнув одну из молний на кофре, спрятал в предназначавшееся для нее отделение. Все это время Ванда Сессамс стояла перед нами, не сводя с нас глаз. Но когда мы наконец уселись, придвинула к себе корзину с выстиранными вещами и начала по одной доставать их оттуда и аккуратно складывать, расправляя по швам.
— Я бы хотел поподробнее ознакомиться с делом Зо, — произнес ваш покорный слуга. — Если он невиновен, как вы утверждаете, я смогу вытащить его из тюрьмы.
Я снова сделал ударение на слове «если». Обставлялся, так сказать. Ничего не хотел обещать или гарантировать, не зная сути дела.
— Черта с два вы его оттуда вытащите. Если уж это не удалось мистеру Мейеру в суде, то у вас тем более кишка тонка!
— Насколько я понимаю, мистер Мейер — его адвокат?
— Совершенно верно. Общественный защитник. Еврей, между прочим.
По той интонации, с какой она это произнесла, у меня сложилось странное ощущение, что она чуть ли не гордится сложившимся положением. В частности, что ее внук оказался достоин того, чтобы его интересы защищал адвокат-еврей.
— Что ж, я поговорю об этом с мистером Мейером. Иногда, миссис Сессамс, газеты добиваются такого, чего никто не способен добиться. Так, если я сообщу миру, что Алонзо Уинслоу невиновен, мир, несомненно, прислушается к этим словам. Адвокатов же обычно слушают вполуха, поскольку они вечно твердят, что их клиенты невиновны, вне зависимости от того, уверены они в этом или нет. Вспомните басню о мальчике, кричавшем: «Волки! Волки!» Адвокаты так часто провозглашают невиновность своих клиентов, что, когда их подзащитный и в самом деле оказывается невиновным, люди в это не верят.
Она с недоумением посмотрела на меня, и со стороны можно было подумать, будто мои слова смутили ее или она ощутила в них некий подвох. Я же продолжал говорить, чтобы она, не дай Бог, не забрала себе что-нибудь в голову и не отказалась от моих услуг, убедив себя в моей неосновательности, легкомыслии и бесполезности.
— Итак, миссис Сессамс, я собираюсь лично расследовать это дело, а для этого мне нужно, чтобы вы позвонили мистеру Мейеру, дабы мы с ним могли объединить наши усилия. Как вы понимаете, мне необходимо пролистать дело, прочитать протокол предварительного слушания и выяснить, на чем он строит защиту. Открытие уже имело место?
— Нет у него никаких открытий. Он лишь твердит, что все будет хорошо и чтобы мы сидели тихо и не лезли куда не просят.
— Но я, миссис Сессамс, под словом «открытие» подразумевал судебный термин, означающий представление материалов дела суду. Государство в лице прокуратуры должно представить на рассмотрение защиты собранные им документы и улики, свидетельствующие против вашего внука. Уж если я возьмусь за дело Алонзо, то мне необходимо исследовать их.
Похоже, я зря расходовал порох, поскольку в этот момент все помыслы моей собеседницы неожиданно сосредоточились на совершенно ином предмете. Опустив руку в корзинку с бельем, она вытащила из нее двумя пальцами крохотные красные трусики. При этом на лице у нее проступило выражение ужаса и брезгливости, как если бы она достала из корзинки дохлую крысу.
— Ну что за глупая девчонка! Сунула, видите ли, на дно корзинки свои красные трусы! Не понимает, что ли, что играет с огнем и за это может достаться не только ей, но и другим людям?
Она направилась в угол комнаты, где стояло помойное ведро, нажала на педаль, чтобы открыть крышку, и швырнула «дохлую крысу» в помойку.
Я согласно кивнул, словно одобряя это ее деяние, после чего попытался вернуть внимание хозяйки дома к своей скромной особе.
— Миссис Сессамс, вы понимаете, о чем я говорю? О документах и уликах, которые прокуратура должна…
— Но как вы докажете невиновность моего мальчика, если прежде написали в своей статье, что всё свидетельствует против него? Между тем все эти ваши факты ложь, чистая ложь. Такое ощущение, что их подбросил сам враг рода человеческого!
Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы подобрать нужные слова, которые дошли бы до ума и сердца этой женщины, особенно принимая во внимание то обстоятельство, что говорила она в основном на сленге квартала и щедро приправляла свою речь ссылками на Священное Писание.
