В эту трещину в следственной процедуре я и собирался вклиниться. Основу дела против Менендеса составили его показания на допросе в полиции – они являлись главной вращающейся тарелкой. Если бы мне удалось ее сбить, большинство остальных рухнули бы следом. Я планировал обрушиться на метод ведения допроса, поскольку подозреваемый был не в состоянии уяснить свои права. Я говорю о поправке Миранды
[32]
– ее либо зачитал ему Керлен, либо представили ему в виде документа на английском языке и он подписал его по распоряжению следователя.
Дело после ареста приостановилось на две недели – до того момента, когда поступили результаты анализа из лаборатории, которые показали идентичность ДНК слюны Менендеса с той, что получили из спермы на полотенце в туалете жертвы. Обвинению уже не требовались ни допрос, ни признания. ДНК безоговорочно делала Менендеса зверским насильником и убийцей. Я мог бы испробовать тип защиты, примененный в деле О. Джея Симпсона,
[33]
– подвергнуть сомнению достоверность анализа. Но и обвинители, и криминалисты так многому научились с тех пор, что я понимал: присяжных убедить мне едва ли удастся.
ДНК стала тем самым поджидавшим айсбергом, и приобретенный судном импульс движения не позволял избежать с ним встречи.
Окружной прокурор сам обнародовал результаты анализов на пресс-конференции и объявил, что его ведомство затребует для Менендеса смертного приговора. Он добавил, что детективы также отыскали трех свидетелей, видевших, как Менендес выбросил нож в реку Лос-Анджелес. Несмотря на то, что ножа на дне не нашли, он охарактеризовал показания как надежные – их дали соседи Менендеса по комнате.
Учитывая обстоятельства дела и угрозу смертного приговора, я решил, что защита как в деле О. Джея будет слишком рискованна. Взяв с собой в качестве переводчика Фернандо Менендеса, я отправился в ван-нуйсскую следственную тюрьму и сказал Хесусу, что его единственная надежда – судебная сделка, которую через меня предлагает ему окружной прокурор. Если Менендес добровольно признает себя виновным, я смогу добиться для него пожизненного заключения с возможностью досрочного освобождения. Я обещал ему, что он выйдет на свободу через пятнадцать лет, и сказал, что это его единственный шанс.
Беседа вышла скорбной и душераздирающей. Братья плакали и заклинали меня придумать другой способ. Хесус настаивал на своей непричастности к убийству Марты Рентерии. Он признал, что соврал детективам для защиты Фернандо. Тот дал ему деньги после месяца удачной торговли неочищенным героином. Хесус посчитал: раскрытие причин щедрости брата повлечет за собой еще одно уголовное дело – уже в отношении Фернандо.
Они умоляли меня провести свое расследование. Хесус уверял, что у Рентерии в тот вечер в «Доме кобры» были еще поклонники.
Он и заплатил ей очень много, так как ради него она отказала другому соискателю.
В конечном счете Хесус выдал, что действительно выбросил нож в реку, но причиной послужил страх. Нож не являлся орудием убийства, Хесус его использовал на поденных работах, но он так походил на тот, который описывали в теленовостях, что он избавился от него, прежде чем идти в полицию.
Я выслушал их, но разочаровал: ни одно из обстоятельств не помогло бы делу. ДНК – только она имела значение. Хесус стоял перед выбором – добровольно согласиться на пятнадцать лет или выйти на судебный процесс, рискуя получить смертный приговор или пожизненное, но только уже без возможности освободиться досрочно. Я напомнил Менендесу, что он еще молодой человек. По выходе на свободу ему исполнится только сорок лет. У него останется время пожить.
Короче говоря, покидая следственный изолятор, я уносил с собой согласие Хесуса Менендеса пойти на сделку с обвинением. С тех пор я видел его всего только раз – на судебном заседании, где он сознался в убийстве и выслушал свой приговор, а я стоял перед судьей, проводя парня через процедуру признания. Первоначально его отправили в Пеликанью бухту, а позднее перевели в «Сан-Квентин». Через коллег я узнал, что Фернандо опять замели – на сей раз за употребление героина. Но ко мне он не обратился, а нанял другого адвоката, и меня это не удивило.
Сидя на полу складского помещения, я раскрыл судебно-медицинский отчет о вскрытии тела Марты Рентерии. Я искал две особенности – к ним тогда, вероятно, никто особенно не приглядывался: ведь дело закрыли и материалы следствия потеряли свою актуальность. Никого больше не интересовали подробности.
Первое, что я хотел посмотреть, – ту часть отчета, где говорилось о пятидесяти трех ножевых ранениях, нанесенных Рентерии во время нападения. В разделе «Характер ранений» неизвестное оружие описывалось как «лезвие длиной не более пяти дюймов и шириной не более одного». Также в отчете отмечалось наличие зазубренных, неровных краев в верхней части ран жертвы, указывающих на неровный контур верхней части лезвия. То есть данное оружие относилось к тем, что вызывают повреждения тканей как на входе в тело, так и на выходе. Небольшая длина лезвия позволяла предположить, что действовали фальцующимся складным ножом.
К отчету прилагался грубо схематичный рисунок лезвия без рукоятки. Контур показался мне знакомым. Я притащил брошенный в другом конце комнаты кейс и открыл. Из папки с материалами, переданными мне обвинением, я вытащил фото раскрытого ножа с выгравированными на лезвии инициалами Льюиса Руле и сравнил с зарисовкой из отчета о вскрытии. Они были чертовски похожи.
Затем я взял другой старый отчет – со словесным описанием орудия убийства – и наткнулся на абзац, почти дословно совпадающий с тем, что я буквально накануне зачитывал в офисе Руле. В нашем нынешнем деле орудие описывалось как изготовленный на заказ нож в стиле «черный ниндзя» с лезвием пять дюймов в длину, один дюйм в ширину и одну восьмую дюйма толщиной. Но те же параметры принадлежали и ножу, которым убили Марту Рентерию. Тому самому, что якобы выбросил Хесус Менендес в реку Лос-Анджелес.
Я понимал: пятидюймовое лезвие не является чем-то уникальным, оно еще ни о чем не свидетельствовало, но чутье подсказывало, что я на пороге чего-то важного. Я старался не позволить жару, нараставшему у меня в груди и в горле, отвлечь меня и попытался удержать мысль. Я стал разбираться дальше. Мне требовалось удостовериться в отношении одной специфической раны, но не хотелось смотреть на фотографии в конце отчета – фотографии, холодно задокументировавшие зверски изуродованное тело Марты Рентерии. Вместо этого я открыл страницу, где рядом изображались два контура одного и того же тела: вид спереди и вид сзади. Здесь судмедэксперт отмечал раны и нумеровал их. На втором рисунке никаких меток не было, а на первом значились пронумерованные точки: от 1 до 53. Картинка напоминала некий жуткий ребус, в котором требуется соединить точки, и я не сомневался: когда Менендес еще не явился в полицию, Керлен – или другой детектив, – пытаясь найти хоть что-нибудь, соединял их в надежде, что убийца зашифровал здесь свои инициалы или оставил еще какой-нибудь дьявольский ключ.
