– Я сделаю все, что в моих силах, Мик, но не думаю, что ты идешь по верному пути. Ты можешь заявить, что имеет место конфликт интересов, и отказаться от дела Руле. А затем начинай заниматься вызволением Менендеса из Квентина.
– С помощью чего?
– С помощью опознания по фотографии. Это солидный аргумент, надежное доказательство. Он совершенно не знает Руле и тем не менее уверенно выбирает его фото из пачки.
– Кто в это поверит? Я же его адвокат! Все – от копов до комиссии по помилованию – скажут, что опознание подстроено. Нет, все это теория, Анхель. Мы с тобой знаем, где правда, но ни черта не можем доказать.
– А как насчет ранений? Нужно сравнить имеющийся у них нож из дела Кампо с ранами из дела Марты Рентерии.
Я покачал головой:
– Ее кремировали. Они располагают только описаниями и фотографиями вскрытия, а это недостаточно убедительно для суда. К тому же я не желаю выглядеть адвокатом, который подкладывает такую свинью своему собственному клиенту. Если я подведу кого-то одного – значит, могу подвести их всех. Мне нельзя представать в таком свете, а не то я всех растеряю. Я должен придумать что-то другое.
– По-моему, ты не прав. Мне кажется…
– Пока что я буду действовать, как если бы ничего не знал, понимаешь? Но ты разузнай. Все, что можно. Веди это дело отдельно от дела Руле, так чтобы формального расследования как бы не проводилось и не было формальных отчетов. Заноси все материалы в досье Менендеса и оформляй мне счета по тому делу. Хорошо?
Прежде чем Левин успел ответить, официантка принесла третий мартини. Я отмахнулся, жестом велев унести его обратно.
– Не надо. Просто дайте счет.
– Ну, знаете, я ведь не вылью его обратно в бутылку, – возразила она.
– Не беспокойтесь, я заплачу. Просто не хочу больше. Отдайте его тому, кто готовит сырный хлеб, а мне просто принесите счет.
Она повернулась и пошла прочь, явно раздосадованная тем, что я не предложил напиток ей. Я вновь перевел взгляд на Левина. Он выглядел так, словно открывшаяся правда больно уязвила его. Я прекрасно понимал его чувства.
– Хорошенькое выгодное дельце я себе подцепил, а?
– Да уж. Как у тебя получится вести себя естественно с этим парнем, если ты вынужден, с одной стороны, доверительно с ним взаимодействовать, а с другой – тишком подкапываться под него?
– С Руле? Я намерен видеться с ним как можно реже. Только когда это крайне необходимо. Он сегодня оставил мне сообщение, что-то хотел доложить. Но я не стану перезванивать.
– Почему он выбрал именно тебя? Я хочу сказать, с какой стати ему понадобилось нанимать того самого адвоката, который в состоянии сопоставить факты и сообразить, что к чему?
Я покачал головой:
– Не знаю. Я сам думал об этом всю дорогу, пока летел обратно. Возможно, он боялся, что я так или иначе дознаюсь о его делах и свяжу концы с концами. Но, становясь моим клиентом, он обретает уверенность: я несу перед ним моральные обязательства – защищать его и не выдавать. По крайней мере вначале. Плюс деньги.
– Какие деньги?
– Деньги его мамочки. Дело-то выгодное. Он понимает, насколько велика для меня эта сумма. Крупнейший гонорар за всю мою карьеру. Вероятно, он рассудил, что я закрою глаза и сделаю вид, что меня это все не касается, – лишь бы сохранить приток денег.
Левин молча согласился.
– А может, так и поступить? – бросил я.
Эту шутку вызвала водка, но Левин не улыбнулся, а потом я вспомнил лицо Хесуса Менендеса за тюремным стеклом и не смог изобразить даже подобие усмешки.
– Послушай, мне надо, чтобы ты сделал еще одну вещь, – сказал я. – Присмотрись к нему самому. К Руле. Выясни все возможное, не подбираясь слишком близко. И проверь историю с его матерью, об ее изнасиловании в пустом доме в Бель-Эйре, который она продавала.
Левин кивнул:
– Будет сделано.
– И не передоверяй это никому.
Наша дежурная хохма. Как и я, Левин работал в одиночку, сыщик-единоличник в театре одного актера. Ему некому было ничего передоверять.
– Ладно. Сам займусь.
Он ответил как обычно, но на сей раз недоставало той притворной юмористической искренности, что он раньше вкладывал в свои слова. Он ответил так по привычке.
Официантка, проходя мимо стола, положила наш счет, не сказав ни слова благодарности. Я бросил поверх него кредитку, игнорируя урон, нанесенный ее чувствам. Мне просто хотелось поскорее уйти.
– Не попросишь, чтобы она завернула тебе с собой стейк? – спросил я.
– Пожалуй, – сказал Левин. – Хотя я что-то потерял аппетит.
– А как насчет твоей собаки?
– Это мысль. Я и забыл о Бруно.
Он огляделся, ища официантку, чтобы попросить коробку.
– Забери и мой тоже, – сказал я. – У меня нет собаки.
Глава 21
Несмотря на хмель, я преодолел слалом под названием Лорен-каньон, не разбив «линкольн» и не угодив в руки полиции. Мой дом находился на Фэрхольм-драйв и располагался террасами, то есть поднимался уступами от южного конца каньона. Все здешние дома выстроены вдоль улицы, и единственная проблема, с какой я столкнулся, подъезжая к своему дому, – то, что какой-то кретин припарковал свой внедорожник прямо перед моим гаражом и я не мог попасть к себе. Найти место для парковки на узкой улице всегда трудно, и свободный пятачок перед воротами моего гаража обычно так и манил, особенно в конце выходного дня, когда кто-то из соседей непременно устраивал вечеринку.
Я проехал мимо дома и нашел достаточно большое для «линкольна» пространство кварталах в полутора. Чем больше я удалялся от своего дома, тем больше злился на неизвестного нарушителя. Меня захватил целый букет мстительных фантазий: от плевка на ветровое стекло нахала до отвинчивания ему зеркала заднего вида, и от прокалывания шин до пинков по крыльям. Но вместо этого я написал довольно сдержанную записку на желтом листочке: «Это место не для парковки! В следующий раз вы будете отбуксированы». В конце концов, никогда не знаешь, кто ездит на внедорожнике в Лос-Анджелесе, и если шуганешь кого-нибудь за неправильную парковку перед твоим гаражом, они все равно узнают, где ты живешь.
Я прошел обратно пешком и как раз пристраивал записку под дворник нарушителя, когда заметил, что автомобиль этот – марки «рейнджровер». Приложил ладонь к капоту – тот был холодным на ощупь. Я бросил взгляд поверх гаража, на те окна своего дома, что виднелись отсюда, но свет там не горел. С силой прихлопнув сложенную записку «дворником», я стал подниматься по ступенькам к фасадной террасе и входной двери. Я практически не сомневался, что Льюис Руле сидит там в одном из кресел с высокой спинкой, самозабвенно глядя на мерцающую огнями панораму города. Но его там не оказалось.
