Лорна заглянула в свой блокнот. Я знал, что она не любит, когда ее поторапливают, и все равно поторапливал.
— Тебе продолжают звонить журналисты, и помногу. Насчет Джерри Винсента, или Уолтера Эллиота, или обоих. Хочешь услышать, кто звонил и по какому поводу?
— Не хочу. На разговоры с журналистами у меня нет времени.
Я взглянул поверх головы Лорны на Киско, по-прежнему остававшегося на ногах.
— Ладно, Киско, твой черед. Что у тебя?
— Я поговорил с моим источником по поводу Винсента, так вот, о фотографии подозреваемого, которую показывал тебе Бош, он ничего не знает.
— Ничего? Как ты думаешь, что это значит? Может быть, Бош понял, что твой источник сливает нам информацию, и просто отсек его от дела?
— Не знаю. Однако существование снимка для него новость.
— А Бош приходил этим утром, чтобы показать фотографию Рен?
— Нет, — ответила Лорна. — Я все время была рядом с ней. Бош не приходил.
Что это может означать, я не понял.
— Что-нибудь еще?
— Да. Ликвидатор Винсента сохранил одну из принадлежавших Патрику длинных досок.
Я приподнял брови:
— Сколько он хочет за нее получить?
— Нисколько. Скажем так: он хочет сделать тебе одолжение. Думаю, он надеется, что в будущем ты станешь использовать его как своего ликвидатора. Нужно, чтобы сегодня вечером кто-нибудь забрал у него доску.
— Спасибо, Киско. Дай мне его адрес, я пошлю за доской самого Патрика. Тебе удалось побеседовать с Брюсом Карлином?
— Карлин опять напакостил, — сказала Лорна. — Он передумал. Позвонил в два часа — сразу после того, как Рен сообщила по телефону, что уходит, — и сказал, что хочет получить единовременную плату, а если нет, нам придется добывать имеющуюся у него информацию самостоятельно.
Я раздраженно тряхнул головой:
— И сколько же он хочет?
— Десять тысяч долларов.
— Ты, надо полагать, шутишь. — Я взглянул на Киско. — Это же вымогательство. На вас, ребята, что — вообще никакой управы нет?
Киско покачал головой:
— Управа-то на нас есть, этим занимается куча правительственных служб, однако официальной договоренности у Карлина с Винсентом не было. Мы никаких их контрактов не нашли, так что, похоже, закон Карлин не нарушает. Ты у нас юрист, вот ты мне и скажи, так это или нет.
Я ненадолго задумался, потом выбросил все из головы. Меня еще продолжал подпитывать запас адреналина, которым я обзавелся в здании суда.
— Ладно, спрошу у Эллиота, согласен ли он заплатить столько. А пока пороюсь в папках, и, если мне повезет, Карлин нам не понадобится. Спасибо вам обоим за все сделанное. А теперь уходите, и приятного вам вечера.
Лорна удивленно уставилась на меня:
— Ты отправляешь нас домой?
Я посмотрел на часы:
— А что такое? Уже почти половина пятого.
— Собираешься работать здесь ночью один? — спросил Киско.
— Я запру дверь. И никого не впущу, даже если придет хорошо знакомый мне человек.
Я улыбался. Лорна и Киско — нет. Я указал им на открытую дверь кабинета. В верху ее имелся засов, придававший словам «сесть в одиночку» новый смысл.
— Все будет хорошо. Послушайте, Патрик все еще должен быть где-то рядом. Попросите его подождать. Возможно, после того как я позвоню кое-куда, у меня найдется что ему сказать.
Я раскрыл на столе папку с делом Патрика Хенсона, отыскал телефонный номер обвинителя. Нужно было покончить с этой историей, чтобы она не мешала мне двигаться дальше.
Обвинителем был Дуайт Поуси, я уже имел с ним дело раньше, и он мне не нравился. Некоторые обвинители обращаются с защитниками так, точно те совсем недалеко ушли от своих клиентов, и, к сожалению, Поуси был как раз таким.
— Итак, Хэллер, — сказал он, — вы заняли место покойника, не правда ли?
— Да, что-то вроде этого. Вообще-то говоря, Дуайт, я отвечаю на ваш звонок. Вернее, на три. Так в чем дело?
— Я получил ходатайство, оно сейчас лежит передо мной на столе.
— И?..
— И, мм… ну, в общем, мы не хотим этого делать, Мик. Не хотим отдавать нашу улику на экспертизу.
— Видите ли, Дуайт, в этом и состоит вся красота системы. Решение на сей счет принимаете не вы. Его принимает судья. Потому я ходатайство и подал.
— Да нет, на самом-то деле мы собираемся снять обвинение в краже и оставить обвинение в хранении наркотиков.
Я улыбнулся, кивнул:
— Беда в том, что обвинение в хранении наркотиков возникло в ходе расследования кражи, так что второе без первого ну никак не обойдется. Ни в одном суде из тех, в которые мне случалось заглядывать, рассматривать второе без первого не стали бы.
— Тогда мы могли бы поговорить о том, как уладить дело без суда.
— Я готов к этому, Дуайт. Вам следует знать, что мой клиент добровольно прошел курс лечения, сейчас у него есть постоянная работа, и он уже четыре месяца к наркотикам не прикасался. В доказательство этого он готов сдать мочу — в любое время.
— А вот это действительно приятно слышать. Окружная прокуратура относится к тем, кто добровольно подвергается лечению, очень благосклонно. Не исключено, что Патрик сможет воспользоваться этим, чтобы вести в дальнейшем добропорядочную жизнь.
— Похоже, у вас уже имеется какой-то план, Дуайт. Вы меня радуете.
— Ладно, пришлите мне его больничные записи. Мы приложим их к нашим документам.
Поуси говорил о внесудебном решении дела. Если Патрик чист, дело через шесть месяцев просто отзовут из суда. Арест будет числиться за ним по-прежнему, но не приговор. Хотя…
— А вы не хотите изъять из его досье сведения об аресте?
— Э-э-э… вы просите слишком многого, Микки. В конце концов, он же совершил взлом, украл бриллианты.
— Он не совершал взлома, Дуайт. Он гостил в том доме. Так что все обвинения против него держатся на предположительных бриллиантах, не правда ли?
— Ну ладно, хорошо. Мы сделаем и это.
— Вы достойный человек, Дуайт.
Как только я положил трубку, в кабинет вошел Киско. В руке он держал желтый клейкий листочек и пистолет в кожаной кобуре. Киско обошел вокруг стола, положил передо мной листок, потом выдвинул ящик стола и опустил в него пистолет.
— Я думал, вы уже домой ушли, — сказал я. — И что это ты делаешь? Ты не имеешь права снабжать меня оружием.
— Этот пистолет самым законным образом зарегистрирован на мое имя. Я просто решил хранить его здесь.
— По-моему, ты перегибаешь палку.
