Я и забыл, что он присутствовал в зале суда.
— Сказал, что повторю поиски и попробую подключить к делу французов. Я даже заново отпечатал в воскресенье ту статью, чтобы на распечатке стояла свежая дата. Где твоя переводчица?
— Да, наверное, в общежитии, в Вествуде. Я ее через Сеть нашел, она тут учится по обмену.
— Ну так вот, позвони ей и попроси встретиться с тобой, потому что сегодня тебе потребуется перевод. В Париже сейчас сколько — на девять часов больше, чем у нас? В полночь начни обзванивать всех жандармов, которые занимались делом о торговле наркотиками, и уговори одного из них прилететь сюда. Денег не жалей. Чем скорее он здесь окажется, тем лучше.
— Когда договорюсь с кем-нибудь, позвонить тебе?
— Нет. Мне нужно отоспаться. Позвони завтра утром.
Глава четырнадцатая
В понедельник утром я надел костюм от Корнелиани. Я сидел рядом со своим клиентом, готовый приступить к представлению доказательств его невиновности. Джеффри Голанц тоже сидел за своим столом и был готов воспрепятствовать моим усилиям. Зал снова был набит битком. А вот стоявший перед нами судейский стол пустовал. Судья засел у себя в кабинете и уже почти час занимался там непонятно чем. Что-то случилось, но что именно, об этом нас пока не уведомили. Я видел, как судебные приставы провели в кабинет судьи незнакомого мне мужчину, а затем вывели его оттуда.
— В чем дело, Джефф, как вы думаете? — наконец спросил я у Голанца через разделявший нас проход.
Голанц повернулся ко мне. Он снова был в черном костюме, но, поскольку обвинитель надевал его каждый день, импозантным этот костюм больше не казался. Голанц пожал плечами:
— Понятия не имею.
Обвинение излагало свои доводы всю предыдущую неделю. Я провел пару длинных перекрестных допросов его свидетелей, однако большую часть этого времени занял все-таки Голанц, изо всех сил старавшийся уничтожить моего клиента. Почти целый день он продержал на свидетельском месте медицинского эксперта, излагавшего душераздирающие подробности того, как и когда умерли жертвы преступления. Еще полдня он допрашивал личного бухгалтера Уолтера Эллиота, который рассказывал о том, сколько денег должен был потерять ответчик в случае развода. И почти столько же времени он терзал технического эксперта управления шерифа, давшего показания о том, как он обнаружил на руках и одежде Эллиота значительное количество пороховой гари.
В промежутках Голанц проводил более короткие допросы менее важных свидетелей, а пятницу закончил попыткой выжать из присяжных слезу — женщина, с которой Митци Эллиот дружила всю жизнь, рассказала о том, как Митци поделилась с ней планами развода, о последовавшей за этим стычке супругов и о синяках, которые она видела на руках у Митци на следующий день. Свидетельница плакала и никак не могла остановиться.
В этот понедельник инициатива должна была перейти к защите. Я провел выходные, готовя к даче показаний двоих своих главных свидетелей — специалиста по пороховой гари и сильно страдавшего от разницы во времени капитана французской полиции. Теперь я готов был приступить к работе, да вот только судьи на месте не было.
— Что происходит? — шепотом спросил Эллиот.
Я пожал плечами:
— Мне об этом известно не больше вашего.
Лоб Эллиота рассекала глубокая морщина. Он понимал: случилось нечто непредвиденное. Я снова оглянулся на зал и только теперь заметил, что несколько мест за спиной обвинителя пустуют. Немцы отсутствовали. Я уже собрался спросить у Голанца, куда они подевались, когда к перегородке подошел облаченный в форму полицейский и поманил его к себе, помахав какой-то бумажкой.
— Простите, вы обвинитель? — спросил он. — С кем я могу поговорить вот об этом?
Голанц встал, приблизился к нему, взглянул на бумажку.
— Это повестка, которой защита вызвала вас в суд. Вы ведь помощник шерифа Столлуорт?
— Совершенно верно.
— Ну, тогда вы пришли куда следует.
— Не уверен. Я не имею к этому делу никакого отношения.
— Вы не были в том доме? Может быть, вы стояли в охранении?
Я видел, что в голове у Голанца уже завертелись колесики, однако, когда он поймет, что к чему, будет поздно.
— Да я вообще спал у себя дома. В тот день я работал в ночную смену.
— Секундочку. — Голанц отошел к своему столу, заглянул в список моих свидетелей.
— Что это значит, Хэллер?
— Что именно? Свидетель в списке указан. Его имя там уже две недели стоит. — Я встал, подошел к перегородке. — Я Майкл Хэллер, помощник Столлуорт, это я послал вам повестку. Подождите в коридоре, я вызову вас, как только начнется слушание дела.
Столлуорт взглянул, надеясь получить какую-то помощь, на Голанца, однако тот уже шептал что-то в сотовый телефон.
— Послушайте, — сказал я, — просто выйдите в коридор, и я…
Но тут секретарь позвал нас в кабинет судьи. Голанц закончил разговор, встал, и мы вместе пошли к кабинету.
Судья сидел в черной мантии за своим столом.
— Присядьте, джентльмены, — сказал он. — Я хочу рассказать вам о случившемся.
Мы с Голанцем сели бок о бок. Стэнтон прикрывал руками лежавший перед ним на столе листок бумаги.
— У нас необычная ситуация, связанная с неправомерным поведением присяжного, — сказал он. — В четверг в мой офис поступило письмо, прочесть которое я смог только в пятницу вечером, после суда. В письме говорилось… впрочем, вот оно. Я уже успел подержать его в руках, а вот вам к нему прикасаться не следует.
Он поднял перед собой письмо, дав нам возможность прочитать его.
Судья Стэнтон, Вам следует знать, что присяжный номер семь — не тот, за кого он себя выдает. Обратитесь в «Локхид» и проверьте отпечатки его пальцев. Он несколько раз побывал под арестом.
Отпечатано письмо было, судя по всему, на лазерном принтере.
— Конверт, в котором оно пришло, вы сохранили? — поинтересовался я.
— Штемпель на нем стоит голливудский. Разговаривать с номером семь я не стал. Посоветовался с коллегами и был готов обсудить все с вами и с ним сегодня утром. Проблема только в том, что присяжный номер семь в суде не появился.
Некоторое время мы с Голанцем ошеломленно молчали.
— Не появился? — переспросил наконец Голанц. — А вы посылали полицейских в…
— Да, я послал домой к номеру семь судебных приставов, и его жена сказала им, что муж на работе. Они поехали в «Локхид», нашли его и привезли сюда. Но только он не был присяжным номер семь. В компьютере седьмой значится как Родни Л. Банглунд, а человек, который просидел две недели на скамье присяжных, — это вовсе не Родни Банглунд. Мы не знаем, кто он и куда подевался.
