— Ох, и по ногам колотят камни, завтра синяки будут, — выдохнул Селиверстов, удерживая на руках солнечную батарею.
Вскоре, когда уровень селевого потока упал еще, мы все же вытолкали наш автобус. Размазывая грязь на сидениях, мы уселись и поехали дальше.
А поздно вечером, грязные и злые, мы поужинали в каком-то захудалом ресторане, чтобы утром отправиться в тренировочный поход.
Аппаратура, которую мы с собой взяли, имела солидный вес и порядком оттягивала наши рюкзаки. Я нес спасенную Селиверстовым солнечную батарею, в которой, как мне стало известно, достаточно много свинца. За первый день маршрута мы должны были подняться по вертикали на 1000 метров и пройти около 22 км .
Ближе к обеду я вспомнил злополучный вечерний ресторан. Подступила тошнота, появилась слабость и, как следствие, рюкзак потяжелел. Метров за триста до места, где мы должны были ночевать, я, как говориться, окончательно сдох. Я сбросил рюкзак и угрюмо сел на обочину. Потом меня начало рвать.
— Слабак! Слабак! — приговаривал я между приступами тошноты. — Не могу терпеть! Постарел что ли? Ведь в прошлом году с более тяжелым рюкзаком здесь же в Гималаях…
Мой рюкзак донес откуда-то появившийся непалец. А я, как маломощный, доплелся до места ночлега. По пути меня еще раз вырвало.
Весь второй день я пролежал на кровати в деревенской гостинчике, а ребята ухаживали за мной, в угоду мне, проклиная «Шеф-салат», которым я, предположительно, отравился.
На третий день мы тронулись в путь. Вскинув на плечи рюкзак, я с удовлетворением заметил, что тошнота отступила, а мышцы налились силой. Я всегда трудно втягиваюсь в спортивно-ходовой ритм, зато потом ощущаю, что превратился в ходовую машину, которая может, управляемая головой, двигаться вперед с рюкзаком. «Ходовая машина» вначале ощущает тяжесть рюкзака, а позже принимает рюкзак за составную часть тела и несет его как само собой разумеющееся, Спортивный туризм в Гималаях, называемый трекингом, отличается от привычных для России пешеходных или горных походов тем, что здесь нет необходимости ставить палатки, разбивать лагерь и готовить на костре пищу. Здесь везде и всюду проложены тропы, на которых стоят небольшие гостиницы, где можно не только переночевать, но и попить и покушать. Это, естественно, уменьшает вес рюкзаков.
Речка, вдоль которой мы шли к Анапурне, представляла собой каскад водопадов, ограниченных высокими прижимами. Тропа шла верхом, пресекая глубокие ущелья. Поэтому мы теряли до 700— 800 метров по вертикали, чтобы вновь набрать их на другом краю ущелья. Было жарко, постоянно шел дождь.
Больше всего нервировали пиявки, которые, попав на кожу, безболезненно впивались и начинали сосать кровь. Имея первоначальный размер в 3-5мм длиной, пиявка, оказывается, может увеличиваться до размеров пальца взрослого человека, — столько она выпивает крови. Однажды я, решив взглянуть на часы, обнаружил на руке еще один браслет черного цвета, — это была пиявка. Когда я ее оторвал и выбросил, кровь не сворачивалась более часа; известно, что пиявки выделяют вещество гирудин, препятствующее свертыванию крови. Змей, которых я панически боюсь, к счастью не встретилось.
Правда, однажды я, шагая впереди, наступил на мертвую змею; вопль ужаса огласил гималайские горы.
Чем выше мы поднимались в горы, тем чаще встречались остроконечные пики, совершить восхождение, на которые не представлялось возможным, даже в совершенстве владея техникой горных восхождений. Напротив одного из таких пиков мы остановились, сбросив рюкзаки и закурив. Разглядывая пик, я вспомнил, что в одной из своих книг Николай Рерих, рассуждая о Шамбале, отмечал, что на вершинах недоступных пиков местные жители иногда видят людей, неведомым образом появляющихся там и также неведомым образом исчезающих. — Как много загадок в этом мире! Как упрощенно мы думаем о жизни! — подумал я и, вскинув рюкзак, пошел по тропе.
Сергей Анатольевич Селиверстов, способный съедать по 100 пельменей за раз, несмотря на свои мощные габариты, шел легко и непринужденно. Только иногда, при преодолении какого-либо препятствия, слышался его густой грудной голос, произносящий далеко не лучшие из русских слов. Истинная русская доброта была всегда нарисована на его лице. Один из непальцев, ростом доходящий до груди Селиверстова, однажды показал на него и простодушно сказал:
— Кайнд, вери кайнд
[9]
.
А еще Сергей Анатольевич отличался тем, что на него не нападали пиявки. Он часто вспоминал свою маму — Галину Григорьевну, красочно описывая ее кулинарные способности; особенно вкусно он описывал мамины ватрушки и голубцы, не переставая критиковать семейную привычку готовить сразу большое количество еды: борщ — так ведро, голубцы — так ведерную кастрюлю, пирог — так величиной с таз и так далее.
Сергей Анатольевич еще не знал, что на Тибете он потеряет 30 кг веса, а, прилетев в Россию, будет целовать родную русскую землю.
Рафаэль Гаязович Юсупов, напротив, оказался лакомством для пиявок, хотя его худое тело навевало скорее противоположные мысли. Будучи от кожи до костей ученым-физиологом, Рафаэль Гаязович относился к проблеме пиявок философски, приговаривая что-то наподобие того, что любое божье создание имеет право на питание, предопределенное природой. Мокнуть под дождем он не хотел и всегда шел с цветастым зонтиком в руках, которым, видимо, и стряхивал с кустов на себя пиявок.
Рафаэль Гаязович был убежден, что в процессе приобретения спортивной формы организм человека нуждается в большом количестве воды и жирных кислот, настоятельно рекомендуя много пить и есть масло.
— Меня от воды с маслом тошнит уже, — в сердцах сказал как-то Селиверстов, — мне каши с хлебом хочется.
— Ты не понимаешь ничего, Сергей Анатольевич, — обычно говорил Рафаэль Юсупов, — жирные кислоты, вступая в процесс расщепления в цикле Кноопа, нуждаются в хорошей гидратации. Тогда перенос электрона по цепочке цитохромов осуществляется легко и формируется энергоемкая аденозинтрифосфатная кислота, так необходимая для сокращения мышечных волокон. Поэтому запомни, Сергей Анатольевич, — вода и масло — вот, что нужно туристу. А воду надо пить всегда впрок. Впрок. Понял? Обладая природной выносливостью, Рафаэль Юсупов, тем не менее, не выносил ситуаций, когда возникала неопределенность, и трудно было рассчитать силы. Однажды, когда мы поднялись на гребень очередного ущелья, я опытным взглядом определил, что высота противоположного гребня, куда мы тоже должны были подняться, лишь на 100— 200 метров выше нашего гребня. После спуска на дно ущелья я объявил, что подъем продлится 40-50минут. Через некоторое время нам встретились два непальца, идущих вниз в ущелье. Рафаэль перекинулся с ними несколькими словами и тут же занервничал.
