До 4000 метров высоты можно было иногда видеть небольшие участки посевов ячменя и картофеля. Размер выросшей здесь картофелины редко превышает размер плода абрикоса.
Якам, которые носят на себе сено, тибетцы на морду надевают плетеную корзинку. В противном случае два яка, груженые сеном, не будут идти вперед, а будут вертеться и есть друг у друга сено, пока все не съедят. Як, как отмечают тибетцы, — животное умное, но не настолько, чтобы понять роль заготовки сена на зиму.
Натужно поднимаясь вверх, мы, наконец, въехали на самую верхнюю точку перевала через гималайский хребет, достигнув отметки 5500 метров . Мы вышли из машины.
— Смотри-ка, дышу ведь на такой высоте, — сказал Селиверстов.
Перед нами простиралась горделивая гряда гималайского хребта. Трудно было поверить, что каждая из вершин по линии хребта имеет высоту 7000— 8000 метров . Мы все сфотографировались на фоне гималайского хребта, принимая горделивые позы. А по другую сторону хребта, с севера, начинался Тибет — загадочный и суровый.
С перевала мы съехали почти на километр вниз и поехали на северо-запад по ровному плато на высоте около 4500 метров . Редкая мелкая травка покрывала тибетское плато. Иногда это плато пересекали ручьи, через которые, урча, перебирались наши машины. Мы ехали, ехали и вдруг посреди безжизненной равнины увидели одиноко бредущую женщину в папахе и с бусами.
— Куда, интересно, она бредет среди безжизненной высокогорной равнины? — спросил Селиверстов.
Мы остановились и попросили проводника расспросить ее об этом. Мы наблюдали, как эта женщина, очень достойно одетая и разговаривавшая с чувством глубокого достоинства, что-то отвечала нашему проводнику, сопровождая свою речь грациозными жестами.
— Когда разговор закончился, и женщина побрела дальше, мы спросили проводника:
— Ну и что она сказала?
— Она сказала, что идет к священному Кайласу.
— Идет… пешком, — отвечал проводник.
— А что, давайте ее довезем! — предложил Селиверстов.
— Нет, нет, не надо, — почти вскричал проводник, — ее не надо довозить.
— Почему?
— Так надо.
— Объясните, пожалуйста, — настойчиво вмешался я.
— Ну…. — проводник почесал за ухом, — это трудно понять вам, европейцам. Вы будете смеяться, потому что это…
— Что?
— Это нерационально, но по тибетским обычаям очень гордо и достойно.
— Что?
— Любой тибетец должен дойти, именно дойти от своего дома до главной святыни Тибета — горы Кайлас и поклониться ей. Это считается главной целью его жизни. Тибет большой, очень большой, а дом находится далеко, очень далеко. За целый год люди не могут дойти до священного Кайласа и вернуться обратно. Они часто гибнут в пути. Если человек чувствует, что не может дойти до священной горы, он возвращается обратно, чтобы на следующий год опять предпринять такую попытку. Тибетец старается подойти к священной горе в самой праздничной нарядной одежде.
— Это и есть вариант тибетского паломничества? — задал вопрос Рафаэль Юсупов.
— Ну, как Вам сказать, — сконфузился проводник, — это наш обычай, это наша цель… цель жизни.
— Почему?
— Не знаю, — сказал проводник и потупил глаза.
Впоследствии мы неоднократно встречали одиночных или группами бредущих людей, направляющихся в сторону Кайласа в праздничных одеяниях. Глядя на них, не возникало даже малейшего сомнения в том, что эти люди полны достоинства и богоугодного благородства. Контраст с завшивленным поселком был разительным.
— А почему идут преимущественно женщины? — спросил проводника Селиверстов.
— Женщины сохраняют гордость Тибета, — отвечал он.
— Как понять?
— М… м…. — всего лишь промычал проводник.
По пути иногда встречались разрушенные тибетские деревеньки. Но иногда деревеньки были не разрушенными, и чувствовалось, что в них кипит жизнь. Но таких деревенек на Тибете было мало, очень мало. В одной из таких редких деревенек на пороге дома мы увидели красивую тибетскую женщину.
— О! — сказал неженатый Рафаэль Юсупов.
Оказалось, что эта женщина держит небольшую тибетскую харчевню для путников, куда мы и зашли перекусить.
— Как она хороша! — высказался Рафаэль Юсупов, разглядывая ее и ее украшения. — Я бы, честно говоря, на ней женился.
Эта женщина, в отличие от россиянок, неприхотлива и способна оценить блага цивилизации.
Мы, конечно же, наперебой кинулись советовать Рафаэлю, прокручивая в голове фантастические варианты «умыкания» тибетской невесты и представляя, что дома, в Уфе, он станет приверженцем только тибетской кухни.
— Мясо в сыром виде станешь есть, — заметил кто-то из нас.
Тибетская кухня, честно говоря, нам не пошла. Никакого аппетита у нас не было, у всех разразилась сильная диарея.
— Ферментативная система наших российских пищеварительных трактов не приспособлена к перевариванию тяжелых жирных кислот, в обилии содержащихся в ячьем жире, — пояснил Рафаэль Юсупов.
Очень странными оказались тибетские туалеты. Они были приподняты над землей и напоминали постаменты для памятника. Четкое разделение на мужскую и женскую части отражалось даже на ступеньках, которые были построены принципиально отдельно. Туалет имел две двери — мужскую и женскую. Но внутри туалета разделяющая стена была воздвигнута только до пояса, в связи с чем, заглянуть, например, в женскую половину не составляло никакого труда. Равиль Мирхайдаров с глазами налитыми ужасом рассказал, что, зайдя в мужскую половину этого туалета, он обнаружил сидящую в женской половине туалета тибетскую женщину. Равиль ничего умнее не придумал, как тоже присесть и скрыться за низкой разделительной стенкой, хотя для мужского варианта мочеиспускания это неестественно. Потом он стал ждать в этой позе, надеясь, что женщина первой встанет, натянет на себя нижнюю часть одежды и уйдет. Но женщина, видимо стесняясь, ждала, что мужчина, то есть Равиль, сделает это первым. Ожидание в неудобной позе в не самом приятном месте продолжалось довольно долго. Тогда Равиль умудрился натянуть ремень в положении «вприсядку» и, выскочил из туалета, проявив тем самым джентльменские качества.
