Нередко Лан-Винь-Е стоял у меня за спиной и смотрел, как я веду путевые заметки. У меня было такое ощущение, что он умеет читать по-русски. Был, помню, такой момент, когда из полевой сумки я достал новую тетрадь. Эту тетрадь подарила мне переводчица с японского языка фотомодель Приморья Елена Иожиц; обложка тетради была сплошь испещрена японскими иероглифами. Лан-Винь-Е не выдержал, вытянул у меня из рук тетрадку и начал разглядывать иероглифы.
— По-япон-ски э-то, а не по — ки-тай-ски, — членораздельно сказал я по-русски.
Вскоре мы поняли, что Лан-Винь-Е больше всего раздражают наши контакты с тибетскими монахами. Их, монахов, было и так мало, но каждый раз Лан-Винь-Е придумывал что-либо, чтобы наши контакты с ними не состоялись. У одного старенького монастыря мы вдруг увидели Равиля, который фотографировался вместе с монахом.
— Ла-ла, — закричал Лан-Винь-Е, показывая, что этого делать нельзя.
Тату пояснил, что это опасно для нас.
Однажды Сергей Анатольевич Селиверстов, отозвав меня в сторону, рассказал, что по его наблюдениям Лан-Винь-Е знает русский язык.
— Сказал я как-то в машине «закрой окно» по-русски, а он и закрыл. Потом резко говорю «открой окно», а он и открыл. Чую, шеф, знает он русский.
— М… да…. — только и ответил я.
После этого пройдет приличный промежуток экспедиционного времени, как во сне пролетят дни, проведенные в таинственном Городе Богов и, наконец, тысячекилометровые тибетские маршруты выведут нас обратно в приграничный китайский поселок Ниалам, где Селиверстов хорошо выпьет вместе с Лан-Винь-Е ужасной по вкусу китайской водки и придет ко мне со словами:
— Ты знаешь, шеф, оказывается, Лан-Винь-Е МГУ кончил. По-русски говорит лучше меня. Песню пел даже «выходила на берег Катюша…»
А тогда, когда наши машины, натужно урча, преодолевали одни за другим тибетские холмы, все более приближая нас к заветной цели — священной горе Кайлас, мы этого не знали. Мы только слегка догадывались.
Тату рассказал, что население Тибета составляет 8 миллионов человек, из которых 5 миллионов тибетцев и около 3 миллионов китайцев. В этом я, конечно же, сильно сомневался, поскольку здесь почти не встречается людей. Но там, где эти люди есть, все руководящие должности занимают китайцы.
Потом Тату выключил китайскую музыку и попросил нас ставить русскую. Селиверстов подал кассету Бориса Моисеева. Прекрасная музыка в голубых тонах стала разливаться по безбрежным тибетским равнинам. Понятно, что тема нашего разговора коснулась обсуждения голубых. Серьезный Рафаэль К)супов даже выдвинул гипотезу о причинах появления этой категории людей, суть которой сводилась к тому, что если мальчик рождается в тазовом прилежании, то есть задом вперед, то он становится голубым, поскольку в период беременности половой акт с женщиной-матерью сопровождается толчками в тазовую область ребенка, что рефлекторно закрепляется еще в утробе и выражается во взрослом периоде жизни в виде задней похоти.
Когда кассета Бориса Моисеева закончилась, Лан-Винь-Е опять включил китайскую музыку. Тату взглянул на него. Негодование увидел я в этом взгляде.
Природа Тибета
А вокруг расстилался безбрежный Тибет. Это приподнятое на 4500— 5500 метров всхолмленное плато размером более чем Западная Европа и ограниченное самыми высокими горами в мире, казалось как бы специально сотворенным на случай Всемирного Потопа в виде «Вечного Материка». Здесь можно было спастись от надвигающейся и сметающей все на своем пути волны, но выжить было проблематично.
Редкая травка покрывала землю, но на высоте более 5000 метров и она исчезала. Травинки росли на расстоянии 20— 40 см ДР5Т от друга; было удивительно, что такое крупное животное как як, способно прокормиться здесь. Но Великий Созидатель предусмотрел и эту возможность.
А на участках плато, расположенных выше 5000 метров , можно было видеть только ржавый мох, да камни.
Везде и всюду на Тибете можно было заметить красивые горные вершины. Они казались совсем небольшими, но мы знали, что их абсолютная высота составляет 6000— 7000 метров над уровнем моря. Волей-неволей я вглядывался в детали каждой из этих тибетских вершин, пытаясь увидеть там людей, — слова Николая Рериха о том, что иногда на неприступных тибетских вершинах видят странных людей, невесть каким образом попавших туда, не давали мне покоя. Я помнил рассказы гималайских йогов о сверхлюдях Шамбалы и знал, что они обитают именно здесь, на Тибете. Но странных людей мне увидеть не удалось; показалось только несколько раз.
Холмистые места сменялись абсолютно ровными участками. Воспаленное воображение тут же рисовало здесь аэропорт, куда могли бы приземляться самолеты и привозить людей, чтобы они могли поклониться цитадели человечества на Земле — горе Кайлас. Наша главная земная Родина — «Вечный Материк» — заслуживала этого. Но я знал, что на такой высоте самолеты не могут совершить посадку и взлет, — слишком разрежен воздух.
На таких ровных участках нам нравилось останавливаться, чтобы перекусить. Чем-то ласковым веяло от этой земли, и мы, усевшись на землю, нежно поглаживали и похлопывали ее, — заложенное в подсознании слово «цитадель» и через тысячелетия влияло на нас. Завхоз Сергей Анатольевич Селиверстов доставал из пищевого мешка шоколад, орехи, изюм, печенье, воду, но есть не хотелось. Воду мы пили, а еду с трудом пихали себе в рот. Мы подспудно понимали, что нам здесь не хотелось нормально жить, нам хотелось… выживать, как это делали наши далекие — Далекие предки.
Чем далее мы продвигались на северо-запад, тем больше становилось песка. Вскоре появились красивые барханы. Мы выбегали из машины и, как дети, кидались друг в друга песком. А потом песок стал показывать свои «прелести». Прежде всего, это были пылевые бури, которые сопровождались грозовыми разрядами без дождя. Такие бури не только прижимали человека к земле и заметали его песком, но и останавливали автомобиль.
