А жутко богатый человек все еще не понимал меня. Он, мне кажется, уже думал о новом нательном белье, которое я никогда не ношу из-за несимпатичности слова «кальсоны». Мне показалось, что этот человек вскоре предложит купить мне ещё и дорогие портянки.
В конце концов жутко богатый человек, отойдя от бесплодных попыток вырядить меня на свой бутиковый вкус, не на шутку расфилософствовался на тему об умении зарабатывать деньги и о роли денег для достижения свободы личности, что с дурости проронил неосторожную фразу о том, что они, богатые люди, хорошего врача всегда купят.
— Подобные фразы мне часто приходится слышать от богатых людей, — завелся я тогда. — Один нефтяной босс, сын которого имел подобное заболевание, говорил мне это же!
Помню, у меня побагровело лицо, а на шее выступила пульсирующая вена. Я бычьим взглядом посмотрел на жутко богатого человека и сказал, что настоящего врача купить нельзя и что настоящий врач отличается от просто хорошего врача тем, что он подходит к каждому больному с душой и состраданием. К сожалению, я так и не смог донести до него, что деньги препятствуют тому, чтобы сам Бог подсказал тебе, как разгадать болезнь и вылечить её.
Жутко богатый человек в ответ вытащил из кармана пачку долларов и сказал что-то наподобие того, что перед такой суммой я не удержусь и придумаю все, что нужно для его детей, которых он очень любит.
Я, еле сдерживая себя, чтобы грубо не выставить его за дверь, порекомендовал ему приехать через полгодика — авось что-нибудь удастся придумать. А пачку долларов я демонстративно засунул обратно во внутренний карман его шикарного клетчатого пиджака, слегка коснувшись его потной груди.
Жутко богатый человек приехал через три года, когда его дети уже совсем ослепли. На этот раз он был одет в пиджак в полоску. Я, конечно же, повозмущался тем, что они приехали столь поздно, но… что же было делать! Жутко богатый человек стал оправдываться, говоря, что его дети привыкли проводить зиму в Южной Африке, а лето — в Южной Англии и что затащить их в холодную Россию было трудно. Он даже сказал, что приезд их в Россию, тем более в провинциальную Уфу, можно интерпретировать почти как героизм и честь для нашего города. Поэтому мне, доктору Мулдашеву, надо особо постараться, чтобы его дети совершили «опасное путешествие» в «родную» Россию не зря и… уехали в Южную Африку совершенно зрячими. А за деньгами дело не станет — пачка долларов будет моя.
Надо признаться, что к тому времени мне и в самом деле удалось разработать новый метод лечения пигментного ретинита (куриной слепоты), и дети этого жутко богатого человека имели шанс прозреть, но только шанс, а не стопроцентную гарантию. Я посмотрел на беспомощно раскрытые слепые глаза детей, и мне стало их жалко — они были не виноваты, что им так и не привили сладость понятия — Родина. Они не понимали того, что Родину человека определяет Бог, посылая с Того Света дух в тело младенца, рождающегося в той или иной части земного шара, и что преступить решение Бога и назвать себя далеко не престижным словом «эмигрант» является грехом, очень большим грехом. И кто знает, может быть этот самый пигментный ретинит, порочный ген которого развивается в болезнь максимум в 50% случаев, и явился тем самым наказанием за грех, когда к святому слову Родина стали относится как к пустому звуку, уповая на лучшие климатические условия южного берега Англии или Южной Африки.
Один из детей жутко богатого человека, вроде бы мальчик, некрасиво растянув губы, заплакал, начав причитать, что ему здесь надоело сидеть и что ему хочется, чтобы служанка Лурдис напоила его свежим кокосовым молоком. Но кокосового ореха у меня не было, а посылать кого-то в магазин мне не хотелось. Полный коридор пациентов ждал меня. Да и… не кокосовая страна — Россия-то! Картошки жареной лучше бы попросил этот мальчик.
И тут я вспомнил, что три года назад этот самый жутко богатый человек с дурости произнес фразу, что хорошего врача они — богатые люди — всегда купят. Я с неприязнью посмотрел на раздутый нагрудный карман его шикарного полосатого пиджака и с удовольствием сказал, что я берусь оперировать его детей, но буду оперировать… бесплатно. Я вспомнил, что то же самое я уже говорил одному нефтяному боссу.
Как и в случае с нефтяным боссом, это предложение произвело эффект разорвавшейся бомбы. Жутко богатый человек стал причитать, что любой труд, пусть даже попытка, должен быть оплачен и он готов это сделать. А я уперся рогом и настаивал на том, что буду оперировать его детей бесплатно. Я вспомнил девочку из Вологды с косичками и красным бантом и с таким же заболеванием, вспомнил её слепые глаза, вспомнил её деревенских родителей с мозолистыми руками и их взгляд на меня, полный надежды, вспомнил свои ночные бдения по разработке нового метода лечения пигментного ретинита в окружении далеко не высокооплачиваемых коллег — ученых и понял, что мы придумали этот метод для неё и ради неё — этой простой деревенской девчонки с красным бантом, которая, скорее всего, никогда не пробовала кокосовый орех, а основной её едой была жареная картошка из своего огорода с запахом земли, русской земли.
Я пристукнул кулаком по столу, тяжело посмотрел на жутко богатого человека и тихим голосом повторил, что буду оперировать его детей бесплатно. Жутко богатый человек растерялся и вспотел. Он понял, что не всегда деньги властвуют над миром. Его шикарный пиджак как-то завис на одном плече, носки его подобранных под цвет пиджака туфель задергались и сблизились, выказывая позу человека-слабака, а правая рука достала из кармана вишневый носовой платок долларов этак за двести и промокнула им лоб.
Мне стало жалко жутко богатого человека — человека без Родины. Я даже стал бояться того, что он увезет своих детей и лишит их надежды попытать счастья увидеть белый свет. Он, жутко богатый человек, уже лишил их одного счастья — Родины, а теперь уже почти лишил и другого — Божьего света.
Я опять вспомнил девочку с красным бантом из Вологды. Мне страшно захотелось жареной картошки. Я позвал секретаря и при них, при семье людей без Родины, попросил пожарить мне картошки, предложив им, кстати, тоже поесть её.
Глаза жутко богатого человека сузились. В них я увидел ненависть. У него не было выхода — он объездил весь мир со своими слепыми детьми, щедро соря долларами, некогда вывезенными из бывшей Родины — России, и вот… судьба занесла его обратно туда, куда некогда направлял его Бог, обозначив эту страну его Родиной и из которой он, воспользовавшись моментом, вывозил, вывозил и вывозил деньги, отбирая их у простых людей и обрекая их есть только жареную картошку. Но он знал, что в этой стране не только жрут картошку, но и изобретают, изобретают и изобретают, да ещё и изобретают, не думая о деньгах, а руководствуясь тем, что это будет нужно людям вообще, даже тем, которые сейчас млеют под сенью кокосовых пальм, сладостно осознавая, что денег у них хватит аж на сто жизней вперед. А на столе у этих изобретателей, которые всю свою душу вкладывают в науку для людей вообще, вкусно шкворчит жареная картошка.
Жутко богатый человек горделиво подобрал под себя подбородок, выдул из носа воздух и, резко подняв голову, посмотрел мне в глаза. В его глазах я не увидел ничего божественного, в них высвечивался другой Бог — Чужой Бог, непонятный и неприятный мне. Холодок пробежал по моей спине. Но я через очки продолжал спокойно смотреть в эти чужие глаза.
