Так кто же он — Чужой Бог? Я не знаю, потому что я не Бог. Но, наверное, правы религии, которые говорят, что кроме Настоящего Бога на свете существует ещё и Демон, Дьявол или даже Сатана. Я даже не знаю, кто из них главнее и кто есть кто, но я чувствую, что они есть главные действующие лица параллельного нам мира — мира лукавых иллюзий.
В Городе Богов нет места Чужому Богу
И тут я понял, что я, в принципе, счастливый человек, поскольку все же побывал здесь — в реальном (а не иллюзорном!!!) Городе Богов. А счастлив я оттого, что в этом Городе нет места Чужому Богу и я, наконец, увидел мир, величественный мир Настоящего Бога, состоящий из пирамид и монументов, созданных силой Чистой Мысли и Чистых Чувств. Этот Город очень значим для Земли, потому что он является кристально чистым островком на нашей планете, над которой витает красно-черный призрак Чужого Бога. Этот Город значим ещё и потому, что он, с помощью Великого Ямы, охраняет от коварного и сильного Чужого Бога прекрасные подземные Шамбалу и Царство Мертвых, где собраны и живут Лучшие из Лучших всех Человеческих Рас, когда-либо существовавших на Земле.
Мысленно я все еще был Там…
Я остановился и оглянулся, чтобы ещё раз взглянуть на Зеркало Царя Смерти Ямы, взглянуть… с любовью. Но оно уже скрылось за склоном, а возвращаться не было сил. У меня опять заболел желудок, заболел резко и сильно. Я скучал… по Зеркалу Смерти… я хотел ещё большей чистоты, ещё большей… ещё и ещё большей…
— Шеф, посмотри, как скала стоит! — как в тумане услышал я голос Равиля.
— Кто стоит? — прохрипел я.
— Селиверстов стоит. Нас поджидает. Беспокоится. На скалу похож. Большой.
— А-а-а…
— Отсюда видно, что живота у него не стало.
— А-а-а…
— Понимает, что в Долине Смерти были.
— Кто… понимает?
— Селиверстов.
— А-а-а…
— Смотри, дергается. Сильно, значит, беспокоится.
— А-а-а…
— Рукой машет.
— Да.
— Нам навстречу пошёл.
— Да.
— Опять дергается.
— Да.
— Ходит что-то, то вправо, то влево.
— Да.
— И что он ходит-то?
— Не знаю.
— Чует что-то?
— Может быть.
— А что чует-то?
— Не знаю.
— Смотри-ка, присел.
— Вижу.
— А чо он, присел-то?
— Не знаю.
— Может быть?
— Может.
— Сидит, ведь, а?!
— Сидит.
— Нашёл время.
— Бывает.
— Вроде бы нет.
— Вроде бы.
— Смотри-ка, прилег.
— Да.
— А что он, прилег-то?
— Не знаю.
— Отдыхает, что ли?
— Может быть.
— Нашел время отдыхать!
— Да уж.
— Думает, что мы призраки, что ли?
— Может быть.
— Крикнуть бы, но сил нет.
— Да уж.
— Призраки ведь не кричат, понять должен!
— Должен.
— Но сил нет.
— Да уж.
— Смотри-ка, встал.
— Да.
— Стоит, как столб.
— Да.
— Волнуется, наверно.
— Да.
— За нас волнуется… не превратились ли мы в призраков.
— Да.
— Опасности от нас, что ли, ждет?
— Может быть.
— Смотри-ка, за ремень взялся.
— Вижу.
— Что он хочет-то?
— Не знаю.
— Нет, отпустил ремень.
— Да.
— В карман полез.
— Да.
— Роется что-то.
— Да.
— И что он роется-то?
— Не знаю.
— Сигарету достал, что ли?
— Вроде.
— Закурил.
— Вижу.
— Волнуется, значит.
— Да.
— За нас волнуется?
— За нас.
— А что волноваться-то?
— Не знаю.
— Мы что, призраки, что ли?
— Нет.
— А он-то уверен, по-моему.
— Может быть.
— Опять задергался.
— Да.
— Сильно дергается-то.
— Да.
— А что он дергается?
— Беспокоится.
Незаметно мы подошли к Сергею Анатольевичу Селиверстову.
— Ох и издергались мы, ожидая вас, — сказал он.
— Да уж, — хором ответили мы с Равилем.
— Что у тебя, шеф, лицо перекошено, как будто челюсть выбили в драке?
— Да болит, Серёжа.
— Что болит, челюсть?
— Да нет, желудок.
— А-а-а… А похоже, что челюсть.
Сергей Анатольевич Селиверстов, бодро шагая впереди, подвел нас к Рафаэлю Гаязовичу Юсупову и проводнику Тату, сидевшим на камнях.
— Ну что, пообщались со смертью? — весело спросил Рафаэль Юсупов. — И какова она, смерть-то?
— Да так…
— Шоколадку лучше сожрите! Жирные кислоты вместе с сахаром нужны в высокогорье.
— Да…
— Кости видели, в Долине-то?
— Да.
— Чьи? Человечьи?
— Да.
— Много?
— Да.
— Умирают, значит, там.
— Да.
— А что ты, шеф, квелый какой-то?
— Да так…
Я устало опустился на землю. Страшно болел желудок. Я терпел.
— Долина Смерти сама выбирает тех людей, кого надо убивать, — всплыла из памяти фраза, некогда произнесенная проводником Гелу.
Рафаэль Юсупов подсел ко мне и, положив руку на плечо, спросил:
