— В какую трубу?
— Заднюю.
— А у тебя как будто оттуда ничего не выходит!
— Выходит, — смутился Селиверстов, — но меньше.
— Я бы этого не сказал, — многозначительно произнес Юсупов.
— А откуда Вы это знаете?
— Есть факты…
— Какие это?
— Расход туалетной бумаги! Ты же мне сам, как завхоз, поручил ею командовать.
— А я, может быть, тщательнее и многократнее подтираюсь, чем Вы, Рафаэль Гаязович.
Я, кстати, тоже чистоплотен!
— А Вы смотрите на то, что вышло? — Селиверстов прищурил глаза.
— Не всегда. Не интересно мне это. А Вам, Сергей Анатольевич, чувствую, это очень интересно!
— Любому человеку это интересно.
— Но не мне.
— А почему?
— А потому, что разглядывать это низменно.
— Не надо красивых фраз! Вы хотите сказать, что никогда не смотрели на свое…
— Никогда.
— Не верю.
— А зря!
— Почему?
— А потому, что если бы Вы, Рафаэль Гаязович, посмотрели на свое «это», то обнаружили бы в нем непереваренную пищу — морковь, например.
— Я, кстати, морковь люблю.
— И… употребляете ее в пищу только для того, чтобы украшать «это»?!
— С чего это ты взял?!
— Пищеварительный тракт — это Вам не трубопровод, — поднял указательный палец Селиверстов. — В нем пища варится…
— Переваривается, — поправил Рафаэль Юсупов.
Слушая очередную перепалку друзей, я понимал, что уж кто-кто, но они оба не являются рабами желудка; в противном случае судьба не привела бы их в далекий Тибет и не заставила бы их терпеть столько лишений. Более того, здесь, на Тибете, пища почему-то не шла, уступая место клокочущему от возбуждения духовному началу. Да и Селиверстов по уровню худобы быстро приближался к Рафаэлю Юсупову.
Боль в области желудка немного утихла. Я поднял голову, нашел взглядом монаха и спросил его:
— Скажите, монах, а Вы сами-то верите в то, что плиты и шестигранный камень смог «выточить руками» человек?
— Конечно, верю. Ведь люди могли обтачивать не просто отдельные скалы, а целые горы … вон те, например, — монах пока зал рукой.
«Обточенные» горы
Я посмотрел в направлении взмаха руки монаха и увидел, что горы на противоположном склоне и в самом деле были как бы обточенными: какие-то горизонтальные борозды, похожие на ступеньки, проходили через эти горы.
— Здесь нельзя исключать того, что данные горные структуры имеют слоистый характер, а ветровая эрозия сформировала в этих хребтах подобие ступенек, — раздался голос Рафаэля Юсупова.
— Чего?! — переспросил монах. Тату, как мог, перевел слова Юсупова.
— Нет, нет! — воскликнул монах. — Не ветер сделал эти ступени! Эти ступени сделали люди!
— Как они их делали? — не унимался Рафаэль Юсупов.
— Руками и головой, — монах смутился. — Так говорится в легенде.
— Легенды — это всегда серьезно! — не удержался Селиверстов, посмотрев на Юсупова.
— А каково предназначение этих ступеней? — задал вопрос дотошный Юсупов.
— Не знаю. Об этом ничего не написано… — монах опустил глаза.
Я поймал себя на мысли, что я тоже не понимал предназначения этих ступеней и, более того, даже предположить ничего не мог. Я тогда еще не знал, что ступени способны как бы гасить тонкую энергию при вхождении в наш трехмерный мир из другого, например, четырехмерного мира, который по природе более «энергетичен».
Должна была свершиться египетская экспедиция, чтобы возникло хоть какое-то понимание этого. Ведь там, в жарком Египте, мы начали интерпретировать ступенчатые пирамиды как пирамиды для входа в наш мир, а классические остроконечные пирамиды — как пирамиды для выхода из нашего мира.
А тогда, на Тибете, умственно я был значительно примитивнее и все более склонялся к предположению Рафаэля Юсупова о ветровой эрозии слоистых горных пород. Но где-то в глубине души таилась мысль о том, что великая Шамбала, способная жить одновременно в нескольких параллельных мирах, некогда создала здесь то, от чего будет зависеть наше будущее, и что когда-то среди нас появятся «новые люди», похожие на нас, но… другие… новые…
Я пожал руку монаху. А Селиверстов, прощаясь, так долго тряс его руку, что, по-моему, испугал монаха.
Мы, виляя между камней, пошли вперед по маршруту. Я, шагая, морщился от боли. Вечерело.
Вскоре мы остановились и начали ставить палатки. Желудочная боль совсем достала меня. Я лег на землю и, корчась, начал стонать. — Ох! О-о-х! — наверное, раздавалось в тишине в тот холодный тибетский вечер.
Мертвые не щадили меня.
Глава 18. Все пирамиды, пирамиды и пирамиды
Вечером я, конечно же, ничего не ел; как говорится, не лезло. Ребята положили меня, как больного, в отдельную большую палатку, а сами скучились в маленькой дополнительной палатке. Они, видите ли, боялись побеспокоить мой сон своим храпом. А мне не хватало дружеского плеча, в которое я мог бы уткнуться, превозмогая дикую боль. Я лежал в палатке один… как в могиле. Звенящая ночная тишина удручала меня. Я ждал утра. Боль в области желудка совсем замучила меня.
— Хрк! — смачно раздалось в ночной тишине из соседней палатки.
— Чувствую, он вперед меня заснет, — послышался недовольный голос Рафаэля Юсупова.
— Да уж… — ответил раздосадованный голос Равиля.
— Вы чо болтаете? Шефу не даете спать! Совесть иметь надо, — палатка ведь совсем рядом! — услышал я голос проснувшегося Селиверстова.
— Да будет Вам, Сергей Анатольевич!
Опять наступила тишина. Звенящая тишина. Черный свод палатки давил на меня, напоминая свод пещеры, где находятся…Мертвые.
— Хрк! — опять раздался жизнеутверждающий звук из соседней палатки.
— Э-эх! — послышался вздох Рафаэля Юсупова.
— Хрк! — раздалось в ответ.
— Засыпает… — выдохнул Юсупов.
— Хрк! Хрк! Хрк! X… х… х, хр… хр… хр-р-р… хр-р-р… хр-р-р!!! — понеслось из соседней палатки.
— Бессонная ночь обеспечена, — послышался трагический голос Юсупова. — Равиль, толкни его локтем!
— Сейчас.
— У-оп!булькнуло что-то.
— Подействовало, — удовлетворенно произнес голос Юсупова. — Засыпаем быстрее!
Опять наступила звенящая тишина. Боль не проходила.
