— Эх! — только и смог сказать я про себя.
О, как многого я не знал в тот момент! Должны были пройти годы, чтобы эта, так нелепо появившаяся мысль о радужке глаза, всплыла вновь в новом обличий. Должны были появится Анатолий Попов и Роберт Гордеев из Набережных Челнов, во время дискуссий с которыми об ангелоподобной форме жизни на Земле эта мысль о радужке глаза начала бы конкретизироваться, переплетаясь с хорошо известной мне, офтальмологу, иридодиагностикой, и привела бы к совершенно неожиданному выводу о том, что Бог вначале создал человека в виде радужки и только потом развернул из нее человеческое тело; и что голографическое тело ангелов очень похоже, как это ни странно звучит, дорогой читатель, на… радужку глаза. Не судите меня слишком строго, дорогой читатель, за этот весьма неожиданный вывод — об этом я подробно напишу в четвертом томе этой книги, и Вы поймете, что неожиданного и скоропалительного здесь ничего нет, а напротив, Вам все покажется логичным, понятным и даже само по себе разумеющимся.
А тогда, в тибетском Городе Богов, я стоял, слегка согнувшись от желудочной боли, обдуваемый холодным высокогорным ветром и про себя повторял:
— С чего это мысль о радужке пришла мне в голову? С чего это, а?
Нелепости
Далее я стал думать о нелепостях, которые мы так часто делаем в жизни, каждый раз приговаривая про самого себя: «Какой дурак, а! Чо я так сделал-то, а?». Но, как мне показалось, мой разум совершенно не отвергал эту нелепую мысль о радужке; он, мой разум, даже как бы «поглаживал» эту нелепость и даже как бы лелеял ее. Мне даже стало приятно, что я допустил такую нелепую мысль, а не отогнал ее горделивым взмахом головы.
— Нелепости! Нелепости! — я даже причмокнул губами, шагая вперед.
Я вспомнил, что по жизни я делал очень много нелепостей, очень много… и каждый раз, делая нелепость, густо краснел, что я… вообще-то, умею делать «на полную катушку», как стыдливая девочка. Я вспомнил, что каждый раз, когда краснел из-за нелепости, перед моим взором вставал горделивый «мэн» (мужчина) с непроницаемым выражением лица, который никогда не допустил бы нелепости и которому я так бы… хотел подражать. Но подражать не удавалось — нелепости преследовали меня.
— Да что это! — говорил я, допуская очередную нелепость и краснея при этом.
Ой, ой, ой! Смотри-ка, покраснел как рак! — «заботливо» подмечал кто-то из присутствующих, вгоняя меня в еще большую краску, когда лицо начинало уже полыхать огнем.
Постепенно я стал относится к нелепостям, которые допускал по жизни, как к естественным поведенческим неудачам человека и даже стал меньше краснеть при этом, заменяя «процесс покраснения» на нервное курение или опрокидывание рюмки водки. А на людей, которые допускали нелепости при мне, я стал глядеть с чувством глубокого понимания, стараясь ободряюще похлопать по плечу или сказать что-то типа «Бывает! Через минуту эти дураки все забудут».
Но у меня осталось странное чувство уважения к тем людям, которые способны краснеть как рак.
— Какой молодец, покраснел ведь, а! — порой думал я. Я стал даже анализировать свою симпатию к «процессу покраснения» и в ходе этого анализа заметил, что люди, умеющие краснеть, обычно лучше, чище и дружелюбнее, чем ничем не пробиваемые «человеческие манекены», умеющие, так сказать, «держать марку».
А потом, через много-много лет, я понял, что нелепости есть Богом определенное противоядие от главного греха — считать себя Богом, поскольку нелепости осаживают, а вернее «самоосаживают» человека, не давая ему вознестись слишком высоко от удачно подобранного галстука или сиюминутного внимания куклоподобной женщины. Счастлив тот человек, кто делает нелепости, поскольку в его менталитет «встроен» механизм борьбы с «Самим Собой Великим». Не каждого Бог наделяет счастливой способностью делать нелепости и густо краснеть при этом! Не каждому дано такое право — покраснеть за самого себя и, ощущая при этом чувство стыда, тренировать свою Совесть. Тренировкой Совести можно назвать вереницу нелепостей, сопровождающих нас по жизни. А человек с тренированной Совестью может даже пойти в Долину Смерти, где его ожидает Великий Суд Совести Царя Смерти Ямы.
— Совершайте, пожалуйста, нелепости и краснейте при этом! Это так важно — тренировать свою Совесть! — чуть — и не вслух воскликнул я.
Я понимал, что, наверное, всем людям Бог дает эту способность — совершать нелепости и, реагируя на них, ограждаться от греха самовозвеличивания. Но люди по дурости борются с этой «нелепой привычкой делать нелепости» и очень часто достигают в этом успеха, превращаясь в хорошо нам известных «манекенов», которым.. .уготована судьба «избиваться судьбой» на Этом Свете, а еще хуже — избиваться со скрежетом и маятой на Том Свете — только за то, что они отучили себя краснеть… Да и женщины — более чувственные создания с материнским элементом в душе — любят, почему-то, не «манекенов», своим напыщенным обликом поганящих какой-либо рекламируемый напиток, а просто нормальных парней, сила которых состоит не в «отштампованном имидже», а в искреннем взгляде и умении иногда сказать: «Извини!», густо покраснев при этом. А те девушки, которые «канают под манекенов», сами являются манекенами, да и «разбираться с ними» надо, не тратя на них чувств… «по-манекенски» иногда показав, что и парень с искренними глазами и умеющий нелепо краснеть может быть мощнее и сильнее каких-то там «манекенов», капающих под Бога. Ведь они, «манекены», с дурости переборовшие все свои нелепости, перед Богом являются самыми натуральными импотентами. А если говорить о любви, а не о потенции, то женщины любят немножко нелепых мужиков, поскольку они узнают в них детей, которых надо не только кормить, поить и обстирывать, но и… как повелел Бог, любить… еще раз повторяю, любить, как повелел Бог.
— Шеф, пойдем! Чо стоять-то? — послышался голос Равиля.
— Пойдем, пойдем… — ответил я.
— О чем думал-то, шеф?
— Да мысль такая нелепая пришла, что ангелоподобный человек есть… человек есть… радужка глаза… в биополевом или голографическом варианте, — сказал я и почувствовал, что покраснел.
Опять пирамиды
А потом опять «посыпались» пирамиды, древние пирамиды, которые кто-то и когда-то для чего-то построил.
Две пирамиды (№87, 88) были видны очень хорошо. Одна из них, более высокая — метров этак 300 высотой, имела остроконечную вершину и две широкие ступени. Другая пирамида была раза в три ниже первой и имела четкие ступенчатые очертания и срезанную вершину. Я понимал, что из-за бугра выглядывают только части этих пирамидальных конструкций, но бежать на бугор, чтобы разглядеть все, не было сил.
Морщась от боли, я сделал зарисовку. Мы с Равилем все отсняли. Камень, на котором я сидел, был хотя и холодным, но уютным и удобным. Не хотелось вставать и идти дальше.
— Мертвые ведь тоже на камнях сидят, — пронеслась мысль. — Странное счастье — быть Мертвым! Оно непонятно нам — Живым! И только те люди, которые умеют медитировать и мысленно входить в пространство Мира Мыслей, называемом Тем Светом, и превращаясь там в Человека-Мысль, могут знать, что быть свободным Человеком-Мыслью и есть истинное счастье — высшее и вечное Счастье, данное Богом. О, как велико это счастье — быть Человеком-Мыслью! Как счастливы, наверное, йоги, умеющие освобождаться от гравитационных и прочих тягот своего тела и взмывать вверх, забыв на время о своем теле и чувствуя себя составной частью прекрасного и страстного Мира Мыслей! Как счастливы, наверное, Мертвые, все время живущие на Том Свете в Мире Мыслей и любующиеся оттуда на свои неподвижные тела, которые молчаливо свидетельствуют о том, что главным полем деятельности Мертвых определен Мир Мыслей планеты Земля, где живем и… мыслим мы, простые люди, даже не заботясь о чистоте своих помыслов.
