Перспектива жизни среди унылых монахинь, вдали от семьи,
приводила ее в ужас. Но если он прикажет ей уехать, она не посмеет его
ослушаться.
— Ты не можешь оставаться дома, — жестко сказал
отец, — и растить ребенка самой я тебе не позволю. Ты отправишься в
монастырь Сестер Милосердия, родишь, отдашь им ребенка и только тогда вернешься
домой.
И он нанес дочери последний удар:
— Чтоб ноги твоей не было в моем доме, пока ты не
избавишься от этого ублюдка. И я не хочу, чтобы ты виделась с матерью и
сестрой.
На мгновение Мэрибет показалось, что он хочет убить ее этими
словами. Неужели родной человек может быть таким безжалостным?
— Ты оскорбила и нас всех, и саму себя. Ты нанесла удар
своему достоинству и достоинству семьи. Ты не оправдала нашего доверия.
Ты опозорила и нас, и себя, Мэрибет. Помни об этом всегда.
— Почему ты считаешь, что то, что я сделала, — так
ужасно? Я никогда не лгала тебе, я никогда не причиняла тебе боли, я не
предавала тебя. Я просто поступила очень легкомысленно. Оступилась один раз. И
ты видишь, что теперь со мной из-за этого происходит. Разве этого наказания
недостаточно? Я не могу избавиться от того, что совершила. Теперь я должна
как-то жить с этим. Я вынуждена буду отказаться от собственного ребенка. Разве
этого мало? Разве я уже не наказана?
— Это твое дело — и Бога. Не я тебя наказываю, а
он, — отрезал Берт Робертсон.
— Ты мой отец, и ты хочешь отослать меня отсюда. Ты
говоришь, что не хочешь меня видеть до тех пор, пока я не вернусь сюда без
ребенка… ты запрещаешь мне видеться с мамой и Ноэль. Разве это не жестоко?
Мэрибет знала, что мама не будет противоречить мужу. Она
была слаба, не умела сама принимать решения и находилась полностью под его
властью. Все они выставляли ее за дверь — как это уже сделал Пол. Теперь она
осталась совершенно одна лицом к лицу с ожидавшими ее тяжелыми испытаниями.
— Мама вольна делать то, что ей нравится, —
неубедительно ответил отец.
— Ей нравится делать то, что устраивает тебя, —
вызывающе сказала Мэрибет, разозлив отца еще больше, — и тебе это
прекрасно известно, папа.
— Мне известно только то, что ты всех нас опозорила,
негодная девчонка! И не думай, что я позволю тебе поступать, как тебе
заблагорассудится, обесчестить всю семью и принести в наш дом своего ублюдка.
Не жди от меня ничего, Мэрибет, пока ты не расплатишься за свои грехи и не
разберешься со своим будущим сама. Если ты не хочешь выйти замуж за того, кто
тебя совратил, а он не хочет на тебе жениться, то я не могу ничем тебе помочь.
Берт Робертсон вышел из гостиной, громко хлопнув дверью.
У Мэрибет даже не было сил, чтобы подняться в свою комнату.
В тот же вечер отец позвонил гинекологу, у которого Мэрибет
была на приеме, и в монастырь. На кров, еду и карманные расходы в течение шести
месяцев, а также на помощь при родах требовалось восемьсот долларов. Говорившая
с мистером Робертсоном монахиня заверила его в том, что за его дочерью будет
хороший уход, что роды будут приняты в монастырском лазарете акушеркой и
врачом. Ребенка передадут в достойную семью, а его дочь вернется домой в
целости и сохранности через неделю после родов, если не будет никаких
осложнений.
Отец дал свое согласие и с каменным лицом протянул Мэрибет
конверт с хрустящими купюрами. Плачущая мама к тому моменту уже ретировалась в
спальню.
— Видишь, как мать страдает из-за тебя, — с
осуждением в голосе сказал отец, полностью исключая хотя бы малейшую свою роль
в этих страданиях. — Я запрещаю тебе говорить об этом Ноэль. Ты уезжаешь —
это все, что она должна знать. Ты вернешься через шесть месяцев. Завтра утром я
сам отвезу тебя в монастырь. Собирайся, Мэрибет.
По его тону она поняла, что он не шутит, и похолодела.
Несмотря на непростые отношения с отцом, это был ее дом, ее семья, ее родители,
а теперь она становилась для них изгоем.
Никто не поможет ей пережить этот невероятно трудный период.
Мэрибет подумала о том, что она могла бы быть более
настойчивой с Полом, чтобы он хотя бы помог ей… или даже женился на ней, а не
на Дебби. Но теперь было уже поздно. Отец приказал ей уехать, чтобы уже на
следующее утро и ноги его дочери не было в доме.
— А как я объясню это Ноэль? — выдавила Мэрибет.
Тяжелее всего ей было расставаться с младшей сестрой.
— Скажи ей, что ты едешь учиться в другую школу.
Придумай что угодно, только не говори ей правду, — раздраженно бросил
отец. — Она слишком мала для этого.
Совершенно оглушенная, Мэрибет в ответ только кивнула, не в
силах вымолвить ни слова.
Потом она поднялась в комнату, которую делила с сестрой, и,
стараясь не смотреть в глаза Ноэль, достала свой единственный чемодан. Она
взяла с собой очень немного вещей — рубашки, брюки, несколько платьев, которые
еще какое-то время она сможет носить. Мэрибет надеялась на то, что монахини
дадут ей какую-нибудь одежду — ведь совсем скоро на нее перестанет налезать что
бы то ни было.
— Что ты делаешь? — с явным беспокойством спросила
Ноэль.
Она пыталась подслушать разговор родителей с сестрой, но
никак не могла понять, о чем они так спорят. Когда Мэрибет повернулась лицом к
своей младшей сестре, она выглядела так, будто кто-то умер.
— Я на некоторое время уезжаю, — печально ответила
она, судорожно пытаясь придумать какую-нибудь убедительную ложь.
Но это было так трудно. Она никак не ожидала, что ее
отправят в монастырь так внезапно. Мэрибет представить себе не могла сцену
прощания, и от необходимости отвечать на многочисленные вопросы Ноэль ее
охватывала нервная дрожь.
В конце концов она сказала сестре, что уезжает учиться в
специальную школу, потому что в этом году ее успехи были хуже, чем обычно.
Однако Ноэль с плачем кинулась обнимать свою единственную сестру, боясь
расставания с ней.
— Пожалуйста, не уезжай… пусть они тебя никуда не
отправляют… как бы ты ни провинилась, наказание не может быть таким ужасным…
Мэрибет, что бы ты ни сделала, я тебя прощаю… я так люблю тебя… не уезжай…
Мэрибет была единственным человеком, с которым Ноэль могла
поговорить по душам.
Мама была слишком беспомощной и всего боялась, отец —
слишком суровым, чтобы прислушиваться к ней, брат — слишком эгоистичным и
недалеким. Только с Мэрибет девочка могла обсуждать свои проблемы, а теперь она
покидала дом.
Бедные сестры проплакали всю ночь, лежа вдвоем на узкой
кровати и прижавшись друг к Другу.
Очень скоро — скорее, чем обычно, — рассвело, и в
девять часов отец положил чемодан дочери в багажник своего грузовичка. Мэрибет
стояла у крыльца и смотрела на мать, страстно желая, чтобы у той достало сил
запретить отцу прогонять дочь из дома. Но она прекрасно знала, что мама на это
неспособна.
