Пытаясь сделать вид, что его совершенно не занимают ее
слова, он напомнил себе о том, что ему абсолютно не важно, как он выглядит в
глазах этой пятилетней малышки.
— А ведь тебе она тоже нравится, правда? —
продолжала подтрунивать Энни.
— Слушай, какое тебе дело? Не суй нос куда не
надо! — огрызнулся Томми.
Это был тот редкий случай, когда он говорил с ней резко,
однако Энни не обратила никакого внимания на его тон.
— По-моему, ее старшая сестра гораздо
симпатичнее, — глубокомысленно изрекла она.
— Я буду иметь это в виду, если вздумаю поухаживать за
старшеклассницей.
— А чем тебе не нравятся старшеклассницы? —
удивилась Энни, поставленная в тупик этим возрастным разграничением, пока не
доступным ее пониманию.
— Да ничем. Просто им всем по семнадцать лет, —
объяснил он, и Энни машинально кивнула, хотя слова брата мало проясняли
ситуацию.
— Тебе виднее, — вздохнула она. — Тогда
ухаживай за Эмили.
— Спасибо за разрешение.
— Не за что, — серьезно сказала Энни.
Они уже подходили к дому, где их ждал горячий шоколад и
огонь в камине. Несмотря на замечания сестры о том, что ее не касалось, Томми
любил проводить с ней время. В ее обществе он всегда чувствовал себя горячо
любимым и очень значительным человеком. Она боготворила его и была невероятно
ему преданна. Энни восхищалась им, а он отвечал ей искренней любовью.
Перед сном она устроилась у него на коленях, чтобы послушать
свои любимые сказки.
После того как Томми дважды прочитал ей самую короткую из
них, мама отвела малышку в детскую. Когда они остались вдвоем, Томми завел с
отцом мужской разговор. Сначала они говорили о состоявшемся месяц назад
избрании президентом США Эйзенхауэра и о тех изменениях, которые это может за
собой повлечь. А потом разговор сам собой перескочил на бизнес, как это обычно
и случалось. Отец хотел, чтобы Томми получил научную степень в сельском
хозяйстве и в экономике. Они оба верили в немудреные, но важные вещи: семью,
детей, святость брачных уз, честность и идеалы дружбы. Горожане любили и
уважали семейство Уиттейкеров, а про Джона всегда говорили, что он хороший
семьянин, прекрасный человек и замечательный работник. Оставшись довольными
разговором, отец и сын пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим
комнатам.
Этот вечер Томми провел с одним из своих друзей. Погода была
настолько неприятной, что он даже не стал просить у отца машину, дойдя до дома
приятеля пешком и вернувшись в половине двенадцатого.
Родителям не приходило в голову беспокоиться о Томми. В
пятнадцать лет он приобщился к взрослой жизни, и это кончилось тем, что на пути
домой его рвало в отцовской машине от чрезмерного количества выпитого пива.
Конечно, Лиз и Джона это не обрадовало, но у них хватило ума не делать из этого
трагедии. Он был хорошим парнем, и они знали, что каждый ребенок рано или
поздно пройдет через подобные приключения.
Джон в свое время грешил этим гораздо больше, особенно когда
Лиз училась в колледже. Иногда она подтрунивала на эту тему, на что он неизменно
говорил, что является образцом добродетели; в ответ на это жена обычно
скептически поднимала бровь, и дело кончалось нежным поцелуем.
Этим вечером они легли спать рано, а утром за окном их ждала
настоящая рождественская открытка, белая и прекрасная.
Уже в половине девятого Энни и Томми помогали маме лепить во
дворе снеговика.
После того как Энни водрузила ему на голову любимую
хоккейную каску Томми, брат предупредил ее, что ему придется одолжить ее на
время игры.
— Если снеговик разрешит тебе ее взять, я дам
знать, — ответила Энни и немедленно оказалась в снегу.
Потом они возились в сугробе до тех пор, пока одежда на них
не промокла.
Днем они все отправились посмотреть, как Томми играет в
хоккей. Его команда проиграла, но он все равно был в приподнятом настроении.
Эмили тоже пришла, правда, в окружении нескольких подруг, к которым она якобы
случайно присоединилась. На ней была юбка из шотландки и высокие ботинки на
шнуровке. Ее длинные черные волосы были собраны в конский хвост, а Энни
заметила, что она была накрашена.
— Что ты в этом понимаешь? — недоверчиво спросил
Томми.
Родители подождали, пока он занесет хоккейное снаряжение в
школу, и теперь они возвращались домой все вместе. Эмили со свитой хихикающих
подружек уже удалилась.
— Я иногда пользуюсь маминой косметикой, — как ни
в чем не бывало ответила Энни.
Отец и сын понимающе переглянулись, ласково глядя на важно
шествующую впереди всезнайку.
— Не болтай ерунды, Энни, мама не красится, —
убежденно сказал Томми.
— Нет, красится. Она пудрится, румянится и иногда
красит губы.
— Правда? — Томми был поражен до глубины души.
Он считал свою маму красивой, но никогда не догадывался о
том, что эта красота была отчасти искусственной.
— Иногда мама красит ресницы тушью, но мне она всегда
попадает в глаза, и я плачу от этой туши, — добавила Энни, и Лиз
рассмеялась.
— Я тоже от нее плачу, поэтому так редко ею пользуюсь.
Потом они поговорили о закончившейся игре и о всякой
всячине, после чего Томми снова отправился к кому-то из своих друзей, а его
одноклассница пришла посидеть с Энни, чтобы родители могли пойти на
рождественскую вечеринку к соседям.
Они вернулись домой к десяти часам, когда их дочь уже мирно
посапывала в кроватке. На рассвете родителей разбудила нетерпеливая Энни.
Девочка поднялась чуть свет, вся трепещущая в преддверии Рождества. Сегодня
наряжали рождественскую елку, и она могла думать только о своих просьбах к
Санта-Клаусу.
Ей очень хотелось куклу от мадам Александр, но она не была
уверена, получит ли ее. Кроме того, ей нужны были новые санки и велосипед,
однако велосипед она решила попросить на день рождения, поближе к весне.
Казалось, что в этот день надо переделать тысячу вещей,
чтобы как следует подготовиться к Рождеству. Завтра они ждали гостей, и мама
спешно допекала свои вкусные булочки и печенье. А вечером семейство Уиттейкеров
собиралось идти в церковь на рождественскую мессу.
Энни очень любила этот ритуал, хотя и не понимала его до
конца. Но ей нравилось идти к церкви по празднично украшенным вечерним улицам,
а потом сидеть в тепле между родителями, слушать песнопения и вдыхать запах
ладана. В храме к празднику устанавливались красивые ясли с фигурками Иосифа,
Марии и окружавших их животных. А в полночь служители клали в ясли младенца.
Энни всегда протискивалась в первый ряд зрителей и с любопытством смотрела на
маленького Иисуса.
— Совсем как мы с тобой, правда, мама? —
спрашивала она, крепко прижимаясь к маминому боку, и Лиз, нагнувшись, целовала
ее.
