— А что сказали твои родители? — спросил Томми,
ошеломленный ее рассказом, бесчувственностью Пола и тем, что она так решительно
и мужественно вела себя в такой трудной ситуации.
— Папа велел мне убраться из дома. Он отвез меня в
монастырь Сестер Милосердия, и я должна была там оставаться до самых родов.
Но я поняла, что долго там не выдержу. Уже через несколько
недель я почувствовала, что лучше умереть, и тогда я села на автобус и приехала
сюда. У меня был билет до Чикаго, потому что я рассчитывала найти там работу,
но здесь мы остановились пообедать, и я увидела объявление в окне «Джимми Ди»,
что им требуются официантки. Меня приняли на работу, я забрала чемодан из
автобуса, и все.
Она выглядела очень ранимой, такой юной и такой красивой.
При взгляде на нее Томми переполняли нежность и восхищение.
— Папа говорит, что я могу вернуться домой после
Рождества, то есть после родов. Тогда я снова пойду в школу, — сказала она
слабым голосом, не в силах скрыть своего уныния.
— А что ты собираешься делать с ребенком? —
спросил Томми, все еще пораженный тем, что с ней произошло.
— Отдам его… на усыновление. Я хочу найти хороших
людей, которые бы его взяли.
Я сама не смогу его содержать. Мне только шестнадцать, и я
не в состоянии вырастить ребенка… Мне нечего ему дать, и я не знаю, что с ним
делать. Я хочу учиться в колледже, но если я оставлю ребенка, я буду связана
навеки… и более того, я не смогу дать ему достойную жизнь. Надеюсь, что я найду
семью, которая примет его с любовью. Монахини обещали мне подыскать приемных
родителей, но для этого мне надо было бы туда вернуться…
А здесь я пока еще ничего не предпринимала.
Этот разговор давался Мэрибет нелегко, но в то же время
приносил облегчение. Наконец-то она может не таиться и ничего не скрывать.
— А ты уверена, что не хочешь оставить его?
Он не мог представить себе, как можно отказаться от
собственного ребенка. Даже для него, в его возрасте, это звучало ужасно.
— Не знаю.
Она почувствовала, как ребенок зашевелился внутри ее при
этих словах, словно бы поднимая голос в свою защиту.
— Я просто не представляю себе, как смогу его растить.
Родители не будут мне помогать.
Я не смогу зарабатывать, чтобы его прокормить… и это будет
несправедливо по отношению к нему. И потом, я не хочу сейчас иметь ребенка. Это
ужасно, правда?
Готовая снова заплакать, Мэрибет посмотрела на него в
отчаянии. Ее признание в том, что она не хочет ребенка, было чудовищным, но это
была правда. Она не любила Пола и не хотела растить его дитя и отвечать за
чужую жизнь.
Она едва могла содержать себя, не говоря уже о маленьком
ребенке. Ведь ей было только шестнадцать.
— Ну и дела, Мэрибет. Просто не знаешь, с какой стороны
к этому подойти.
Томми придвинулся к ней ближе и снова обнял ее за плечи.
— Почему ты до сих пор молчала? Ты могла бы сказать
мне.
— Да, конечно… — Она с вызовом посмотрела на
него. — Привет, меня зовут Мэрибет, я случайно переспала с парнем, который
женился на другой, и мои родители выгнали меня из дома, не пригласите ли вы
меня пообедать?
Он рассмеялся, и Мэрибет тоже улыбнулась сквозь слезы, но
уже через минуту ее вновь душили рыдания. Ужас, стыд и внезапное облегчение от
того, что все раскрылось, смешались; она плакала в его объятиях, и силы ее,
казалось, иссякали.
Томми нежно обнимал ее, переполняясь жалостью к ней и к
ребенку.
— Когда он родится? — спросил он, когда Мэрибет
немного успокоилась.
— В конце декабря.
Всего через четыре месяца. Они оба знали, как быстро
пролетит это время.
— А здесь ты ходила к врачу?
— Я никого тут не знаю, — покачала головой
Мэрибет. — Я не хотела никому говорить в ресторане, потому что Джимми
может выгнать меня — зачем ему пузатая официантка?
Я наврала им, что мой муж погиб в Корее, поэтому никто особо
не удивится, когда увидит мой живот.
— Здорово ты это придумала, — несколько удивленно
сказал Томми, а потом неожиданно добавил:
— А ты его любила? Отца ребенка, я имею в виду?
Для него это имело большое значение, и он с облегчением
вздохнул, когда Мэрибет отрицательно покачала головой.
— Я была польщена тем, что он обратил на меня внимание.
Вот и все. Я просто совершила чудовищную глупость. По правде говоря, он вел
себя по-свински. Его волновало только одно — чтобы его любимая Дебби об этом не
узнала. Он советовал мне избавиться от ребенка. Я не знаю, как это делается, но
думаю, что врач просто вырезает плод. Мне никто толком об этом не рассказал, но
все говорят, что это очень опасно и дорого. Некоторые женщины даже умирают…
Томми смотрел на нее печальным взглядом. Ему тоже
приходилось слышать кое-что об абортах, но о сути этой процедуры он знал не
больше ее.
— Слава Богу, что ты этого не сделала.
— Почему?
Его слова удивили Мэрибет. Ему-то какая разница? Если бы она
не была беременна, все было бы намного проще.
— Потому что я не думаю, что для тебя это было бы
хорошо. Может быть, это будет… как Энни, в общем, наверное, так нужно, чтобы ты
родила.
— Не знаю. Я много об этом думала. Я пыталась понять,
почему это со мной произошло, но ничего не понимаю. Это просто жуткое
невезение. С первого раза, ты только подумай!
Он неуверенно кивнул. Его познания в области секса были
такими же отрывочными, как и у нее, может быть, даже еще в большей степени. И,
в отличие от Мэрибет, он никогда этим не занимался.
Томми посмотрел на нее странным взглядом, и она поняла, что
он безумно хочет спросить ее о чем-то важном.
— Что такое, Томми? Спрашивай о чем угодно, я отвечу…
Она чувствовала, что теперь они подружились навеки и между
ними не должно быть никаких тайн. Томми теперь стал частью ее жизни — отныне и
навсегда.
— А как это было? — наконец выдавил он, покраснев
до корней волос и до смерти смущенный.
Но ее этот вопрос не ужаснул. Ее теперь вряд ли могло
ужаснуть что бы то ни было.
Томми стал ей братом, лучшим другом или даже чем-то большим.
— Это было приятно?
— Нет. Для меня, во всяком случае, нет.
Для него, наверное, приятно. Но мне кажется, что все могло
быть по-другому… я чувствовала нечто вроде головокружения. Знаешь, ты в эти
минуты не способен думать, принимать правильные решения, искать смысл в своих
поступках. Как будто въезжаешь в туннель в экспрессе. А может быть, это был
джин… не знаю, но с любимым человеком это, наверное, просто потрясающе. Я не
хочу это повторять.
