Я чувствовала на себе его взгляд и молчала — наклонив тарелку, чтобы набрать последние капли супа.
— Твой отец всегда винил меня за ее несвоевременную беременность. Если бы она закончила курс, могла бы стать одним из лучших в стране разработчиком заклинаний.
— Настолько она была талантлива? — спросила я, откусывая от тоста.
Таката улыбнулся:
— Ты выигрывала все хеллоуинские конкурсы. Она все время создавала зелья для твоего папы, и он проходил все более чувствительные детекторы ОВ. Как-то она мне сказала, что Дженкс ее считает в магии легковесом, почти ворлоком. Это было не потому, что она не колдовала — а потому что колдовала.
Я вскинула голову, опустила ее и стерла масло с пальцев. Черт, я же забыла подобрать у ворот Дженкса. Даже не притормозила, чтобы они открылись. Ладно, может, Айви его заберет. Я туда возвращаться не стану.
— О'кей, поняла. Значит, земную магию я унаследовала от нее. Но Трент говорит, что ты хорошо умеешь работать с лей-линиями?
Он пожал плечами, закинул голову назад, так что дреды качнулись.
— Умел когда-то. Я мало ими пользуюсь, разве что бессознательно.
Я вспомнила, как сидела с ним рядом на зимнее солнцестояние, как он вздрогнул, когда закрылся круг на Фаунтейн-сквер. Да, наверное, умение работать с лей-линиями у меня от него.
— Значит, она от тебя забеременела, а ты решил, что твои мечты важнее, чем ее. И уехал, — сказала я осуждающим тоном.
Бледное лицо Такаты вспыхнуло краской.
— Я ее звал с собой в Калифорнию, — возразил он, уязвленный. — Я обещал ей, что мы сможем создать семью, воспитать детей и у каждого будет своя карьера. Но она оказалась умнее меня. — Таката скрестил руки на худой груди, пожал плечами. — Она знала, что все сразу не получится, и не хотела, чтобы я потом, оглядываясь назад, обвинял ее и ребенка, что остановили меня в последнем шаге от вершины.
Это было сказано с горечью. Я взяла остаток тоста, поднесла ко рту.
— Монти ее любил не меньше, чем любил… чем люблю ее я. Он хотел на ней жениться, но даже не предлагал этого, зная, что она хочет детей, а он их ей дать не сможет. Он от этого чувствовал себя ущербным… особенно когда я ему напоминал об этом, — признался он, опустив усталые глаза от чувства старой вины. — И когда она не поехала со мной в Калифорнию, он позвал ее замуж, видя, что у нее уже будет ребенок, которого она так хочет.
Лицо его нервно дернулось от ожившего воспоминания.
— И она согласилась, — тихо договорил он. — Мне это было больнее, чем хотелось бы признать — что она осталась с ним на этой каторжной работе в ОВ, за которую он взялся чуть ли не на спор, а не поехала со мной в Калифорнию, где были шансы на большой дом с бассейном и джакузи. Теперь, глядя назад, я понимаю, что был дураком, но тогда мне казалось, что поступаю правильно.
Если страсть продал за гулянье,
Поменял на фанатский «ах!»
Сделки, неверные по незнанью,
Возвратятся в кровавых снах.
Сволочь.
Он посмотрел на меня — и не отвел глаз.
— Монти и твою маму ждала счастливая жизнь. Я уезжал с оркестром в Калифорнию. Мой ребенок должен был расти в счастливой семье. Я обрезал все связи. Может быть, если бы я не вернулся, все было бы хорошо. Но я вернулся.
Я макнула палец в крошки, слизала их. Все это казалось дурным сном, не имеющим ко мне никакого отношения.
— Ну, вот я и стал делать большую карьеру. — Таката вздохнул. — И даже понятия не имел, как изуродовал свою жизнь. Даже когда однажды вечером твоя мама прилетела на мой концерт и сказала, что хочет еще ребенка. А я, как идиот, все равно продолжал свое.
Он смотрел на свои длинные пальцы, аккуратно укладывающие ложку в тарелку.
— Вот это и была моя главная ошибка, — говорил он скорее себе, чем мне. — Робби — это была случайность, которую твой отец у меня украл, но тебя я ему дал сам. Когда я увидел, как он улыбается от всей души, — это когда тебя положили к нему на руки, — вот тут я понял, до чего жалка и бессмысленна моя жизнь. Тогда и сейчас.
— Она не бессмысленна, — возразила я, сама не зная зачем. — Твоя музыка трогает тысячи сердец.
Он горько улыбнулся:
— И что это мне дало, чем можно похвастаться? В чисто шкурном смысле, что я получил? — Он в мучительной досаде развел руками: — Большой дом? Навороченный концертный автобус? Мертвые вещи. Посмотри, что мог я сделать со своей жизнью — и как бездарно ее растратил. Посмотри, что было у твоей мамы и Монти.
Его голос стал громче. Я выглянула через его плечо в пустой коридор, тревожась, как бы он ее не разбудил.
— Посмотри на себя, — снова вернул он себе мое внимание. — На себя и на Робби. Вот вы — это нечто реальное, на что можно ткнуть пальцем и сказать: да, вот этих я водил за ручку, пока они не встали на ноги. Вот это я сделал — реальное и неоспоримое.
Расстроенный Таката замолчал на секунду, положив длинные руки на стол и уставясь в никуда.
— У меня был шанс прожить жизнь так, как она того стоит — и я отдал этот шанс другому, и притворяюсь, что знаю жизнь — хотя я только зритель, заглядывающий в чужие окна.
Я стою под чужими окнами,
В красных лентах прячу лицо…
Я отставила тарелку — аппетит пропал.
— Мне очень жаль.
Таката посмотрел на меня исподлобья:
— Твой папа всегда называл меня эгоистичной сволочью. И был прав.
Я рисовала ложкой восьмерки — не по часовой стрелке, не против часовой. Ритмично, бесцельно.
— Ты отдаешь, — сказала я тихо. — Отдаешь чужим, потому что боишься: если попробуешь отдать тем, кто тебе дорог, тебя отвергнут. — Не услышав ответа, я подняла на него глаза. — Еще не поздно. Тебе сколько — пятьдесят с хвостиком? У тебя еще сто лет впереди.
— Не могу, — ответил он, и на лице его была написана просьба его понять. — Алиса наконец-то решила вернуться в науку, и я не могу просить ее все бросить и снова создавать семью. — Узкие плечи колыхнулись на вздохе. — Это было бы слишком тяжело.
Я смотрела на него, взяв в руки чашку, но еще не начав пить:
— Тяжело, если она скажет «нет»? Или если скажет «да»?
У него рот открылся, будто Таката хотел что-то сказать, но боялся. Я слегка дернула плечом, отпила кофе и уставилась в окно. Вспомнилось, как трудно я налаживала жизнь с Айви и Дженксом. Да, Дженкс будет в дикой ярости, что я забыла его у Трента.
— Все нелегко, что чего-то стоит, — прошептала я.
Таката медленно и длинно выдохнул.
— Вообще-то это мне полагается фонтанировать перлами стариковской мудрости.
Я посмотрела на него — он измученно улыбался. Но сейчас я не могла этим заниматься. Может быть, потом, когда разберусь, что это все значит для меня. Я встала, оттолкнув стул.
